— Что там? — просипела я.

— Там… А там, глядь, теперь красиво. Беленько и светло, как в храме, только понизу в монолит все спеклось, будто дракон плюнул. Ну, и барьер твой стоит. Крепко взялся. Аналитики все мозги об него уже стерли. Он один там теперь стоит. Потому что станция в хлам. Пеплом все легло, когда темный источник схлопнулся. Откатом по цепи шибануло, до сих пор в башке звенит. Из всех, что в круге были — десять только на ногах. Ладис прямо сразу, как источник погас, ломанулся тебя вытаскивать. Белый как раз не в фазе был. Но потом тоже жахнул. Зад ему хорошо прожарило и поделом, нечего лезть впереди старших… хм… Что?

— Хш… Хиии… Шх... штаны целые?

— Тебя и могила не исправит… Я ей про храм да свет, а она про мужиков без штанов… А вот и исцеляки… Уж и не знаю, что тебе страшнее, Гарпия, Холин твой или эти.

Потом Став куда-то делся, а меня взяли в оборот целители. Оттерли резкопахнущим раствором глаза, и я, наконец, их открыла. Садилось солнце, но от щелительской униформы все было белое с незначительными темными вкраплениями, а потом стало только белое — меня уложили на платформу и сунули в магмобиль. Облепили мерзкими штуками и заклятиями, совали в рот всякую гадость. Первую я даже хлебнула от неожиданности, и мысли сделались вялыми, как снулые рыбины. Наверное, поэтому я думала так долго.

Мы приехали в специализированный медцентр надзора, и меня уже в палате устроили, а я все еще продолжала думать, почему целители успели раньше. Почему они здесь, а его нет?

Ведь у нас тьма-на-двоих, и он не мог не…

Он не мог, потому что его нет?

Его нет… Его нет… Егонетегонетегонетего…

Кто меня звал оттуда? Оттуда звал...

Мааааааааа…

Чем мне теперь дышать?..

Надсадно взвыла сирена. Здание вздрогнуло и укрепленные стены с заложенными маггасителями пошли трещинами.

Что-то страшное ломилось с той стороны, разрывая щиты, как бумагу…

Тьма… Это тьма шла на мой зов. На мой истошный вопль.

Мое целое.

Мар…

— Я здесь, я здесь, я здесь, сердце мое, — и дрожащими руками гладил по лицу, прижимая полезшие перья, обнимал за плечи в больничной сорочке, тлеющей проплешинами прогоревшей ткани, целовал мокрый нос, лоб и губы.

А сам… Почти голый, в какой-то мятой красной простыне? плаще? Глаза запавшие, подсвеченные синим. Привратные ленты поперек груди в три витка и одна — вдоль от щеки до бедер, прямо по сердцу.

Прямо по сердцу...

Улыбался безумной улыбкой, выдрал мне с десяток волос, запутавшись костистой лапищей в шевелюре…

Мар...

Я с тобой...

— Вы сегодня целенаправленно собственность Управления портите, Холин? — раздался желчный голос Арен-Тана.

Я выглянула из-за Марека одним глазом. Тон инквизитора никак не вязался с выражением облегчения и… радости? Серьезно? Мар на него вообще не отреагировал, продолжая сладко сопеть мне за ухо, как изголодавшийся вампир, и сжимать и так настрадавшиеся ребра.

— Нельзя было через дверь войти? — нудел своим тонким голосом светен.

— А меня бы пустили? — буркнул Холин, оставляя мою шею и покосился на инквизитора синим глазом. — И потом, стены хлипкие, щиты дрянные… Тут явно ремонт нужен.

— Теперь он здесь точно будет и исключительно за ваш счет.

— Что, и в Управлении тоже за мой? А как же обстоятельства непреодолимой силы? — попытался соскочить Холин.

— Это в Управлении были обстоятельства, а тут — явный умысел.

— Знаете, что, светен? Идите в з… в бездну. А лучше мы сами.

Я ничего против не имела. Ушли как настоящие некроманты — гранью и не прощаясь.

* * *

— Бесподобно, — заявил эльф, когда мы с Маром в обнимку объявились посреди холла.

Эфарель в сияющем бело-золотом одеянии со следами спешной и не слишком тщательной чистки, оккупировал диван и был центром занимательной скульптурной группы, глядящей на нас во все глаза. Под левый бок к нему воробушком приткнулась Дара в обнимку со старым портфелем Марека, Лайм и Най сидели по краям впритирку с подлокотниками независимо и гордо, но глаза у обоих были подозрительно красные.

— Элена, — мягко произнес Альвине, — теперь можно отпустить.

И я только сейчас заметила, что дочь вцепилась в один из золотистых шнуров на поясе Эфареля до белых костяшек.

— Доброй ночи, звездочка, — так же ласково сказал он ей, когда девчоночьи пальцы разжались. — Доброй ночи, Рикард. Найниэ, — голос неуловимо изменился, переходя в другую тональность, — нам пора.

Най поднялся, худенький и немножко нескладный, пробормотал слова прощания, смущенно отводя глаза. Да, вид у меня сейчас как раз влюбчивых подростков смущать. И эльфье семейство двинулось к выходу.

Мне Альвине просто улыбнулся, коснувшись своей груди над сердцем, Мареку — со значением.

— Холин, вам несказанно идет красный, — не удержался он от шпильки. — И… платье возвращать не обязательно.

То, что вполголоса сказал в ответ Холин, можно было назвать словами прощания. С некоторой натяжкой. Во всяком случае, пожелание доброго пути там присутствовало, если не принимать во внимание место назначения.

Когда нам, наконец, удалось отлепить от себя детей и поочередно (иначе начиналась тихая паника) нормально вымыться и переодеться, и когда я (хотя обычно это делал Мар) уложила их спать в их старой общей детской и смогла добраться до спальни, то никого там не нашла.

Марек обнаружился внизу. Стоял, ссутулившись, упершись руками в комод, выполняющий функцию бара, и бездумно таращился в темный монитор домашней магсети. Руки у него были, как у Дары, сжимающей пояс Альвине. Обернулся. Нервный. Колючки наружу, и тень под ногами мечется.

— Мика…

От него еще тянуло холодом грани и страх отражался в глазах синими бликами. Страшно было и мне. Стало сейчас от того, как испугался он. Но ведь все обошлось…

— Ты обещала.

— Обещала. Но разве ты не за тем просил обещать невозможное?

— Нет! — он говорил спокойно, но кричал изнутри. Зло и отчаянно. Ему было так больно, что он не замечал, что этим делает больно и мне тоже.

— Ты. Обещала. Не рисковать. Собой.

И с каждым произнесенным словом будто всаживал в меня трехгранные каменные иглы. Те самые, что