вздохами и красной пеной, покрывавшей бледные губы умирающего бродяги, двум искателям приключений с суровыми глазами, которые подружились с ним и облегчили его последние часы страданий от одиночества и нищеты. Всего несколько еле слышных, задыхающихся слов, заставивших их бросить все и торопливо отправиться в продуваемые всеми ветрами дикие дебри «Вершины мира», как перуанцы метко называют огромный хребет, который хмуро простирается над тихоокеанским шельфом, в эту дикую первобытную глушь, где карты становятся для путешественника бесполезной бумагой. Бродяга рассказал им, как странствовал далеко на севере и наткнулся на племя туземцев-кочевников; те предложили на продажу с дюжину маленьких рубинов, которые, по их словам, время от времени обнаруживались в желудках мигрирующих водоплавающих птиц, отдыхавших во время перелета на юг на небольшом близлежащем озере, часто посещавшемся племенем. Бродяга купил рубины по цене одеяла, а позже спустил их все, устроив себе недельную пьянку в грязном кабаке прибрежного городка. Но он немного разбирался в таких вещах и утверждал, что камни несомненно были настоящими и ценными; и он естественным образом заключил, что где-то к северу от озера, скрытого в огромных холмах, находится еще один водоем, на галечных пляжах которого удачливого первооткрывателя может ждать целое состояние.

Итак, словно в жизни им оставалась всего одна дорога, они прибыли в Пьента Аренас, где бродяга купил рубины, а оттуда бесстрашно отправились в сердце огромного хребта, возвышавшегося над этим последним форпостом почти одичавшего человечества.

Их одиссея могла бы показаться достойной эпоса современного Гомера; но для них это была самая обыденная работа. Через страшные, практически непроходимые перевалы; через взметнувшиеся в небо, окутанные облаками вершины; пересекая ужасающие каньоны; вдоль пенящихся ручьев, чьи бурные воды исчезали в завесах тумана, скрывавших теряющиеся во мраке глубины — двое мужчин шли вперед и вперед, шаг за шагом прокладывая себе путь на север. Они осматривали ручей за ручьем, не находя ни следа сокровищ, что могли бы вознаградить и вдохновить их; тем не менее, каждая неудача только означала, что можно забыть еще об одном ручье, и лишь сужала пространство, которое еще предстояло преодолеть, прежде чем последний поток приведет их к источнику сокровищ.

Затем они набрели на это огромное плато, лежавшее на несколько тысяч футов ниже ставших для них привычными пятнадцати тысяч; спустившись к нему, они различили в дымке еще одну отдаленную гряду высоких пиков, и Элкинс прикинул, что до них было около пятидесяти миль. Тяга к неведомому, соблазн богатства, дух истинных приключений — все манило их к этой гряде и неудержимо гнало вперед.

Плато, несомненно, было ареной гигантских конвульсий земной коры: глубокие трещины и пропасти извивались и перекрещивались во всех направлениях; повсюду виднелись скалы и отвесные утесы совершенно чуждой природы; миллионы огромных валунов в изобилии усеивали всю поверхность плато.

Такие знатоки горных пород, как Элкинс и Хейнс, конечно, не могли не отметить, что стекловидная глазированная поверхность каньонов, скал и множества валунов была свидетельством огненного дыхания прошлых эпох, которое выжгло твердый камень, как упаковочную бумагу; но поскольку рубины, как и большинство других драгоценных камней, рождаются в муках немыслимого жара, двое искатетелей приключений, несмотря на тяготы и лишения, что повлек за собой переход через плато, стойко переносили трудности и даже смотрели на окружающее запустение с некоторой благосклонностью.

И все же за четыре дня почти невероятных усилий они не преодолели и половины пути; глядя с высокого обрыва, они пришли к выводу, что плато было значительно шире, чем они предполагали вначале. На четвертый день, незадолго до заката, они достигли края колоссальной бездны — никакое другое слово не помогло бы составить точное представление об огромной глубине и отвесных стенах, окружавших эту огромную впадину.

Внезапно каньон, по которому они шли, оборвался в громадную полость пустого пространства и, приблизившись к краю этого небытия и заглянув за него, они в безмолвном изумлении увидели совершенно иной мир. В сотнях футов внизу, густые леса вал за валом покрывали волнистое дно гигантской впадины, противоположная стена которой была так далека, что даже с высоты выглядела как узкая темная лента, чьи невидимые концы терялись в дымке. Прямо под ними лежала серебристо-голубая гладь небольшого озера, а другие поблескивающие пятна вдалеке, похоже, указывали на то, что через котловину протекал по диагонали полноводный поток, расширяясь озерцами; его длину можно было определить только по зубчатым вершинам окружающего хребта.

Это было нечто чудесное, как мираж, необъятное, как райское наслаждение, — особенно для людей, которые провели несколько дней в обстановке полнейшего запустения и бесплодия и за последние сутки едва промочили пересохшее горло.

И все же Элкинс, прирожденный ученый, обладавший к тому же изрядными познаниями в геологии, тотчас проницательно уставился на хмурые стены с отчетливо выступающими контрфорсами; неосознанно бормоча себе под нос, он, вероятно, очень точно подытожил суть дела:

— Огромный разлом в пласте — сильный толчок — и все рушится вниз сплошной массой — а раскаленная лава внизу уходит в стороны и немного приподнимает холмы.

Хейнс, не обращавший внимания ни на что, кроме воды, прервал его размышления, и они стали обсуждать, как добраться до этой воды. Еще раз рассмотрев пропасть, оба решили, что вне зависимости от того, пойдут ли они по гребню на восток или на запад, спуск будет чистой воды авантюрой, вдобавок очень рискованной.

Очень скоро, когда солнце скрылось за горизонтом, они стали искать в каньоне укрытие от холодного ночного воздуха, который начал уже подниматься над краем утеса. Элкинс на секунду задержался, задумчиво вглядываясь в сгущающиеся сумерки, и вдруг резко крикнул:

— Смотри, Том! что это за птицы?

Хейнс быстро обернулся и успел мельком увидеть последнее крылатое существо, исчезающее в лесу.

— Черт побери! они, должно быть, размером со страусов! Ведь на таком расстоянии кондор показался бы не больше воробья! — воскликнул он с некоторым удивлением.

— И их было по меньшей мере полдюжины — я просто заметил их, когда они пересекали узкую горловину, — объяснил Элкинс, имея в виду западную оконечность водоема, где тот сужался до четверти своей средней ширины. — Хотя я думаю, что этот отраженный свет на воде отчасти искажает предметы, потому что во всей Южной Америке нет таких больших птиц, — добавил он с небрежной убежденностью.

— Это так, — согласился Хейнс, — но, скорее всего, это все равно какие-то крупные водоплавающие птицы. Если повезет, завтра у нас будет на обед жаркое из дичи, — радостно заметил он, и вопрос был закрыт как совершенно несущественный.

Некоторое время путешественники сидели и курили в холодном свете звезд; они обсуждали удивительную пропасть,