Шрифт:
Закладка:
Господи...
В виде исключения решаю не нарываться, молча отдаю ему в руки карту. Раду с неохотой переводит на неё безразличный взгляд и сразу возвращает мне.
– Жду через двадцать минут в гостиной.
Прочитать желание решаюсь только после того, как он выходит. Собственно, оставшееся время ломаю голову, какого чёрта мне придётся делать.
«Побудь моей комнатной зверушкой. Нежной и ласковой»
Да что ж за снаряд угодил тебе в голову, нежить?!
Отсрочка нужна была для того, чтобы растопить камин в гостиной. На столе только початая бутылка виски, стакан, кувшин с молоком и фарфоровая миска. Пока ничего пугающего.
Я делаю несколько шагов к камину и растерянно замираю перед креслом.
– Какие будут указания?
Пружинистым движением Раду понимается на ноги и протягивает мне круглую коробку. И всё бы ничего, но он взял её с каминной полки. Оттуда, где вчера стояла кукла.
Совпадение? Едва ли. Чем больше его узнаю, тем меньше в это верится.
– Примерь.
Под крышкой на подкладке из упаковочной бумаги лежит ободок с кокетливыми лисьими ушками, который я поспешно надеваю, пока он сам мне их не нахлобучил. Но Раду всё равно проводит пальцами по моим волосам, убирая их за спину. Затем ведёт носом вдоль виска, громко вдыхая мой запах.
В растерянности не улавливаю момент, когда он развязывает пояс халата. Прихожу в себя уже от прикосновения мужских ладоней, что проскальзывают по плечам, спуская одежду. Нижнее бельё некстати осталось сохнуть в ванной, но сегодня меня нагота почти не смущает. Я слишком поглощена желанием понять, что будет дальше.
– Осталась последняя деталь, – тихо сообщает Раду, подталкивая меня к столу.
В панике смотрю, как он достаёт из коробки пушистый рыжий хвост, на время забыв даже о собственной наготе. Просто хвост! Не пришитый к трусикам, без какой-либо резиночки. Это куда мне его?
Ох, нет...
Это такая шутка, наверное?..
Часть 2. Глава 3
Хочется провалиться под землю. Потому что за окном темно и холодно, а у камина так тепло, что я не допускаю мысли сопротивляться его прихотям. А это уже диагноз. Похоже, Раду меня незаметно приручает.
– Может, ушек достаточно? – Неотрывно смотрю как он большим пальцем по кругу поглаживает конусообразную пробку у основания хвоста. На мгновение представляю холод металла внутри, там, куда она по логике должна вставляться... Меня передёргивает.
Раду хмуро усмехается, возвышаясь надо мной на добрую голову. Полностью одетый. Джинсы обтягивают крепкие бёдра, закатанные рукава рубашки открывают жилистые предплечья в жутких татушках. Мы не на равных, что уже само по себе подавляет.
– Тебе решать, что делать с возможностью заработать бонус. Я говорил, что ни к чему тебя не принуждаю. Каюсь, упустил важный момент. Пока сама не попросишь, ничего в тебя засовывать не буду.
– Какое великодушие, – ворчу, не говоря ни да ни нет. Что-то меня останавливает, заставляя тяжело дышать, покусывая пересохшие губы.
– Ты опять недовольна, а я ведь правда очень хочу быть с тобой ласковым. Подумай, каково тем, у кого выбора попросту нет.
– Ты про жертв обычного маньяка – не извращенца?
Его улыбка становится мягче, но взгляд давит ещё жёстче, чем прежде. Он оставляет хвост лежать на столе и обхватывает меня за затылок, притягивая моё лицо к своему. Мы громко дышим друг другу в губы. Я снова ловлю себя на мысли, что у Раду странный, неестественный цвет глаз. Кислотно-зелёный с неуловимым светлым переливом. Неприятный. Змеиный какой-то.
– Я про тех, кого без их на то желания замыкает на другом человеке. Тебя постоянно ломает, выкручивает наизнанку и ты не понимаешь, ни чем заслужил этот ад, ни как из него вырваться. Лёгкие будто не дышат, а тлеют. В итоге всё, что тебе реально нужно от жизни – взаимность. Но тот второй равнодушно смотрит сквозь тебя, будто навылет.
– И тот второй, конечно, в этом виноват.
– Здесь не может быть виноватых.
Его слова меня задевают странным смешанным чувством скепсиса и раздражения.
– И драмы тоже нет. – Ехидно улыбаюсь. – От любви мрут только психи и поэты. Хотя нет, последних убивает образ жизни.
– Вот именно поэтому ты идёшь своей дорогой, пробуешь переключиться, заводишь отношения, разочаровываешься, и так достаточно раз, чтобы понять, что дело в тебе. Пока в одно утро не признаёшься себе, что ты чёртов однолюб. Только заклинило не на той – она тебе вообще по всем признакам не подходит. Ломаешь голову, как это исправить, но выхода нет. Живи как хочешь. Терпи как знаешь. Вот что значит нет выбора. А ты свободна, Влада, как бы этого ни отрицала.
Мне больно там, где волосы стянуты его пальцами.
Раду едва ли озабочен такими мелочами. Он спрашивает взглядом.
И я снова не спешу с отказом. Растерянная, нагая я увязла в чужом сумасшествии по самое горло. Это запомнится навсегда, даже если отпустит, даже если в одиночку опрокину в себя, стоящую позади бутылку. Не забудется, независимо от того, как далеко я сейчас зайду.
Нет, потакать его прихоти по-прежнему не хочется. Вообще. Но тут есть подвох. Я подчинюсь не в случае, если соглашусь, а отказавшись. Ведь Раду ждёт именно такого ответа. Это сквозит в его снисходительной усмешке, идёт от самого нутра. Вот только прятать голову в песок не мой вариант в принципе.
– Тогда я тоже дам тебе выбор, – медленно произношу, не моргая глядя ему в глаза. – Я надену чёртов хвост, если ты скажешь, почему так дорожил той куклой. Кто эта женщина?
У меня нет сомнений, что он сейчас рассказывал о своих реальных чувствах к реальному человеку. Слишком проникновенным был голос, слишком пронзительно горел взгляд. Ответить – значит дать мне возможность постоянно бомбить по слабому месту. Приятного в этом мало, но...
Раду отвечает спокойно и без утайки:
– Это была ручная работа – фарфоровая копия моей матери. Она подарила мне её полгода назад. Перед смертью.
Меня так и подначивает извиниться, но под нажимом тяжёлого взгляда язык не поворачивается. Поэтому внимательно слежу за тем, как Раду неторопливо накрывает глянцевый край стола взятым с подлокотника пиджаком. Будто нарочно тянет время.
– Влада, ты уверена? Если не хочешь...
Я успеваю заметить спрятанное за ресницами сомнение. Раду и сам не горит
