Шрифт:
Закладка:
— Ты сломал ему нос, — наконец, произносит он.
— Да.
Если бы не сломал, то его бы исключили на одну игру. А может быть даже и пронесло. За подстрекательство и удар в лицо, возможно — штраф.
— Ты сломал ему нос из-за меня, — говорит Лиам.
Майк мог бы возразить: это его работа, защищать своих товарищей по команде, его цель — разрушение, возмездие.
Вот только он не может сказать с невозмутимым лицом, что просто выполнял свою работу: Маллиган уже объяснил популярным языком столь же очевидное для всех остальных, как и для него самого, что он принял случившееся с Лиамом слишком близко и слишком сильно ударил Дэвидсона. Это непростительный промах. Что он потерял контроль, когда увидел, как Лиам истекает кровью. Он это знает, и Лиам это знает. Лиам не задал вопроса, он просто констатировал факт.
— Да, — говорит он. — Я так и сделал.
***
Лиам носится со своим носом как ребенок. Он ходит по дому по пятам за Майком и спрашивает, не пора ли еще для обезболивающих, ноет, что дурацкая шина мешает, что не может дышать через нос и что все в его жизни ужасно.
Когда Майк сообщает, что он дважды ломал нос, Лиам ведет себя как дешевая королева драмы, но замолкает на целый час, а затем снова причитает о своем трагичном существовании. Майк не находит в себе сочувствие, и чтобы спокойно спать в своей собственной постели, не беспокоясь о том, что ночью врежет Лиаму по носу, вечером отправляет его домой к Роджерсу.
Команда уезжает на игру в Даллас, и Майку приходится иметь дело с еще большим количеством Лиама, чем обычно, потому что они оба остались: Майк из-за дисквалификации и Лиам из-за травмы. Пока «Ойлерз» в отъезде, они ни разу не выходят из дома. Лиам надевает одежду в общей сложности на пять минут, исполняя роль послушного мальчика, в остальном превращается в нудиста в попытке заставить Майка отказаться от политики «нет секса», которую тот объявил после того, как лицо Лиама встретилось со стеклом. Это не работает, но вид классный.
У Майка были и похуже отстранения.
Как только опухоль спадает, и Лиам становится не так сильно похож на испуганного енота, Майк снимает запрет на секс. День накануне возвращения к тренировкам они проводят в постели. Лиам теперь может дышать через нос, но Майк не целует его, как бы громко тот ни жаловался, он обращает внимание на вещи, которые обычно пропускает. То, как мальчишка боится щекотки по бокам, хотя и пытается это скрыть. Насколько мягкая кожа его бедер; насколько чувствительная, судя по тому, как долго держатся засосы — Майк всасывает кожу так, чтобы оставить свои метки по всему телу Лиама. То, как трясется каждый раз, когда Майк целует особое местечко у основания горла.
Майк не торопится, потому что некуда: ему не восемнадцать, он не умрет, если немного отсрочит оргазм. Лиам по очереди проклинает родителей Майка, национальность, родной штат и даже успевает пройтись по размерам его члена, пока Майк, наконец, не обхватывает его член ртом, отсасывает так же медленно и легко, как и все остальное. Даже когда Лиам запускает руки в волосы Майка, пытаясь заставить его двигаться, не ускоряется. В итоге: Лиам насытившийся и разбитый, его кожа — навигационная карта, где отметились рот и пальцы Майка; на нее потратили немало времени — покрыли красными пятнами от засосов и щетины. Мальчишка выглядит, будто он принадлежит Майку. И никому больше.
Только со временем все исчезнет.
Они засыпают с привычной болью, Лиам прижимается спиной к груди Майка (по его мнению, самое безопасное положение для носа), а Майк обнимает его за талию, прижимаясь губами к уязвимому затылку.
Глава 8
Громкий стук во входную дверь будит Майка. И кто может ломиться в такую рань? Он мягко отталкивает Лиама от себя, но тот словно мертвый. Наконец, пихнув сильнее и удивительным образом не разбудив, Майк спускается, протирая сонные глаза.
Дэррил Роджерс — хороший мужик. Большой добрый мальчик из Альберты. Раз в неделю он обедает с родителями, придумывает сюрпризы для своей невесты и, хотя все безжалостно над ним издеваются, принимает новичков и торгует ими на драфтах, словно воспитатель в детском доме. В какой-то момент его прозвали «плюшевым мишкой», и это прижилось, потому что он немного сентиментальный и мягкий, но все равно большой и мощный. Он больше похож на полузащитника в американском футболе, чем на хоккеиста; на защитника, через которого решишь пройти в последнюю очередь, потому что от него можно отскочить как от стены.
И именно этот Дэррил Роджерс стоит на крыльце с убийственным выражением на лице.
Майк подумывает, а не закрыть ли дверь и поговорить с Роджерсом, когда наденет штаны и окончательно проснется. А может быть, он даже успеет вытолкать мальчишку через заднюю дверь, чтобы скрыть укрывательство малолетнего нарушителя дисциплины. Но осторожно говорит: «Привет». Майк не открывает дверь настежь, а оставляет маленькую щелочку. Он будет охуительным везунчиком, если Лиам останется наверху.
— Где он? — спрашивает Роджерс.
— Кто? — пытается выкрутиться Майк.
— Брауэр, лучше не доводи до края, я все равно зайду, — говорит Роджерс, и Майк покорно убирается с пути.
Он знает, когда имеет смысл драться, и Роджерс в покровительственном порыве — это не то, с чем хотелось бы иметь дело в семь утра. Да и вообще никогда.
Майк слышит шаги спускающегося по лестнице Лиама и молится всем божествам, в которых, кстати, не верит, чтобы Лиам хотя бы надел боксеры. Пожалуйста. Он сделает ради этого все, что угодно.
— Майк? — зовет Лиам, входя в холл.
Слава богу, на нем боксеры и рубашка Майка. Естественно, наличие одежды никого не обманет — рубашка не Лиама, и это более, чем очевидно, но это лучше, чем ничего. Майк не хочет даже знать, исчезли ли следы с тела, что он оставил на Лиаме ночью.
Увидев Роджерса, Лиам резко останавливается.
— Черт, — вылетает из него краткое слово.
— Одевайся, Лиам, — говорит Роджерс. — Нам нужно поговорить.
— Ты следишь за мной? — спрашивает Лиам. — Серьезно? Я, блядь, не ребенок!
— Да, поэтому ты принимаешь правильные взрослые решения, — говорит Роджерс.
Майк слегка обижен. Он может и хреновое решение, но друзьям не полагается говорить подобное.
— Одевайся, — повторяет Роджерс.
— Пошел ты, — огрызается Лиам и
