«Продолжается падение курса рубля, – сказали новости. – Курс евро впервые за два года превысил 77 рублей, а доллара – поднялся выше 62 рублей. На фондовой бирже произошел обвал котировок».

– Пап!

– А? – он оторвался от ноутбука и вопросительно поглядел на меня.

– Я завтра к Нике пойду. Допоздна.

– Хорошо, привет ей.

– А если что, с ночевкой можно?

«Капитализация российского рынка акций снизилась на 7 процентов. Причина падения – введенные в пятницу новые санкции США против России и обострение ситуации вокруг Сирии», – продолжали с выражением тараторить новости.

Я села с ним рядом и прислонилась к его плечу. Он рассеянно погладил меня по носу, не отрывая взгляда от монитора. Зазвонил телефон, он взял трубку.

– Да, привет. Нет. Да. Да. Это мама, – сказал он мне тихо и снова в трубку: – Нет. Да.

Потом он умолк, засопел, напрягся и выпалил:

– У меня нет никаких сбережений, мне нечего переводить в евро! Ты по поручению своего банка звонишь, что ли?

Мама бросила трубку. Папа посидел с телефоном в руке, помолчал и сказал мне:

– Можешь позвонить маме? Она на меня, кажется, обиделась.

– Не вопрос. А к Нике с ночевкой можно?

– Можно, – вздохнул папа. – Ты же будешь благоразумной?

– Еще как, – улыбнулась я.

56

На следующий день я зашла к маме, вытащила из своего ящика упаковку презервативов и кинула в рюкзак. Презервативы мне еще на прошлый день рождения подарил папа, и мы с Никой потом тренировались натягивать их на бананы и огурцы, положив перед собой энциклопедию «Что делать, если у тебя подростковый возраст». Хорошо, что папа предусмотрительно подарил мне целую дюжину – мы на эти тренировки извели восемь штук, в пачке еще оставалось четыре.

На сборище у Ники я позвала с собой Рыжего – собственно, потому я и прихватила презервативы. Мы с ним уже целовались и всякое такое, и теоретически у нас могло уже дойти до секса. Не то чтобы мне очень хотелось делать это именно в Никиной квартире, но мало ли как повернется. Надо быть готовой ко всему.

Я назначила Рыжему встречу у маминого дома, чтобы потом вместе дойти до Ники, и в условленный час ждала его, слоняясь по двору. Я зачем-то накрасила ресницы маминой водостойкой тушью, и теперь веки у меня при каждом моргании норовили слипнуться. Рыжий опаздывал, я позвонила – абонент недоступен. Я подождала, отжалась десять раз от скамейки, снова позвонила – недоступен. Я нашла под горкой чей-то лопнувший футбольный мяч и начала пинать его по площадке. Мимо прошел Шухрат со своей тележкой, сделанной из детской ванночки и коляски, – в тележке высилась гора мусора, которую Шухрат выгреб из бака под мусоропроводом в первом подъезде и теперь должен был довезти до помойки и там выгрузить. Потом Шухрат вернется и проделает то же самое со вторым подъездом, потом с третьим – и так далее, вдоль всего дома. Проходя мимо, он улыбнулся мне и помахал рукой в рабочей рукавице. Я замахала в ответ. Потом не удержалась и позвонила Рыжему – опять недоступен. Надо было отвлечься, иначе он увидит от меня 25 пропущенных звонков, когда его телефон снова заработает. Я стала думать, почему, собственно, у Шухрата такая странная тележка – явно он сам ее сделал. Почему ему не выдали какую-нибудь нормальную тележку в ЖЭКе? Потом я вспомнила, как Шухрат и его напарник Рустам укрепляют найденными на свалках дверьми и фанерными щитами переполненные помойные баки, чтобы из них не вываливался мусор на дорогу. И как они лазают на деревья, чтобы снять зацепившиеся за ветки пакеты. И как они аккуратно выуживают из контейнера и ставят на асфальт у помойки стеклянные бутылки для дяди Севы, старого, хромоногого и вечно пьяного, чтобы он мог сдать эти бутылки и получить за них несколько рублей. И как они таскают с помойки продавленные матрасы, поеденные молью одеяла, кривые стулья и прочий выброшенный жильцами скарб – наверняка у Шухрата с Рустамом куча знакомых семей, которым все это может пригодиться. Помойка – это их работа и их территория, к которой они относятся добросовестно и рачительно, обустраивают ее и улучшают, чтобы она приносила максимальную пользу. А ЖЭКу, видимо, до таких вещей дела нет.

Пока я так размышляла, срок опоздания Рыжего увеличился до сорока пяти минут. Я посмотрела на телефон в своей руке – не позвонить ли еще раз, – но поняла, что смысла нет. Охотнее всего я бы сейчас пошла к папе и бабушке, чтобы их присутствие меня утешило, но Ника прислала мне уже десяток сообщений «ты где???», и я пошла к ней.

57

– Восьмая Марта пришла! – громко объявил мой бывший одноклассник Смирнов, но его, к счастью, почти никто не услышал.

На кухне гремела музыка, лилось на пол пиво и толкалась половина класса – кажется, они пытались жарить курицу, смрад стоял изрядный. Из туалета и в туалет все время кто-то ходил, в коридоре обнимались уже порядочно выпившие гуманоиды – я не помнила их имен, они были из одиннадцатого. В большой, проходной комнате давила на уши какофония звуков – включенный на каком-то бессмысленном ток-шоу телевизор, горланящее радио и громко спорящие ашки, играющие на полу в карты. Тут же стоял стол с лоханками чипсов и маринованных огурцов и батареей бутылок. В комнате Ники еще одна толпа сгрудилась над планшетом, дымила сигаретами и смотрела какие-то видео. Сама Ника, размякшая и добрая, висела на плече Ильяса из 11 «А» (Ильяса я знала, мы в прошлом году вместе занимались в школьной телестудии и пытались вести блог про школьную жизнь). Увидев меня, Ника отлепилась от Ильяса и, подняв руки, бросилась ко мне, смешно ковыляя на каблах. Мы обнялись, и она обдала меня жарким алкогольным дыханием.

– Зверски, да? – сказала она с восторгом, но я не поняла, к чему именно это относилось.

Положив руку мне на плечо, она подвела меня к столу в большой комнате и пригласила взять еды и налить себе что-нибудь.

– Еще скоро эти будут – бедрышки… крылышки…

Она улыбнулась широченной улыбкой и прижалась носом к моей шее. Мы постояли так, потом она отстранилась и, хихикнув, сказала, что направляется в туалет, а я могу тут пока веселиться.

Веселиться у меня что-то совсем не получалось. То ли из-за пропавшего Рыжего, то ли из-за того, что я пришла позже всех и не успевала за их градусом веселья, но мне было так тоскливо и одиноко, как никогда. Я налила себе пива, сунула в рот чипсы и со стаканом в руке начала перемещаться по квартире, примыкая то к одной группе, то к другой, здороваясь с бывшими одноклассниками, молча улыбаясь незнакомым одиннадцатиклассникам, и с каждой минутой чувствовала себя все несчастнее. Продержавшись для приличия минут сорок, я подошла к Нике, сидевшей на коленях у Ильяса, и сказала:

– Я пойду, мне надо папе помочь. С бабушкой.

Похоже, папа и бабушка стали моей универсальной отговоркой.

– Почему? – огорчилась Ника.

– Потом расскажу.

Ника встала и встревоженно пошла за мной. На лестничной площадке она заглянула мне в лицо и спросила:

– Это не из-за того, что я с Ильясом?

– Что? Нет!

– Я чего-то подумала, вдруг он тебе нравился, а тут я, – икнув, продолжила она.

– Да нет же! – заверила я ее. – Он мне вообще не нравится. То есть нравится, он прикольный, но я вообще… Ну, ты поняла, короче.

– Слава богу! – вскричала Ника и в который раз за этот вечер бросилась мне на шею.

Я подумала, не оставить ли ей презервативы, но решила, что сами разберутся – не маленькие.

58

В час ночи, когда я уже лежала на кухне под столом и слушала в наушниках заунывные баллады, надеясь уснуть, мне пришло сообщение, что абонент доступен для звонка. Я подержала в руке телефон и решила первой не перезванивать.