в кабинете физики понял, что случилась какая-то ерунда, и слинял с урока. На пути в столовую он встретил Лус, та ему все рассказала, уж не знаю в каких словах, и теперь Денис смотрел на меня, как на козла с тремя рогами.

– Что? – устало спросила я, опираясь на швабру.

– Ну ты железная, – сказал Денис.

Лучше бы он сказал что-нибудь другое и лучше бы они с Лусинэ не смотрели на меня с таким испуганным уважением. Я вдруг почувствовала себя не железной, а ровно наоборот.

– Я сейчас, быстро, – пробормотала я, сунула швабру Денису и почти бегом вылетела из столовой.

Добежала до ближайшего женского туалета, спряталась в дальнюю кабинку и начала реветь, время от времени спуская воду, чтобы она заглушала мои икающие рыдания.

45

Остаток дня я ходила в футболке Дениса, а он ходил в толстовке на голое тело. Благоухающую тухлой капустой рубашку я завернула в пакет и засунула в мешок со сменкой. Дома постираю.

После уроков Лусинэ предположила, что сегодня, наверное, репетиции тоже не будет, и поглядела на меня с сочувствием. Но я решила, что нечего позволять обстоятельствам вмешиваться в наши планы, и сказала, что еще как будет. Лусинэ и Денис несколько растерянно переглянулись, но вслух выразили одобрение.

В кабинете музыки я как-то сникла. За последние дни произошло столько всего, что вальс и все наши усилия, связанные с ним, поблекли и казались чем-то далеким и детским.

– Может, мы сиртаки потанцуем? – смущенно предложила Лусинэ. – Для разминки.

Денис пожал плечами.

– Сейчас, дайте подумать, – пробурчала я, садясь на парту.

Денис и Лусинэ, помедлив, последовали моему примеру и устроились на партах в разных концах класса. Некоторое время мы все трое молчали и задумчиво покачивали ногами.

– Можно я скажу как ак… аккомпаниатор? – спросила Лус, подняв руку.

Мы с Денисом кивнули.

– Мне очень понравилась музыка, под которую мы сиртаки танцевали, – начала Лусинэ. – Мне даже показалось, что она на вальс Штрауса похожа. Нет?

– Н-не знаю, – не уверенно ответил Денис. – Я в этом не шарю.

Лусинэ перевела взгляд на меня. Я попыталась вспомнить, как звучит одно и другое, и сравнить. На первый взгляд, что там может быть похожего – где Штраус и где Теодоракис. Но если подумать, что-то общее у них есть.

– Темп и разгон, – сказала я. – Поэтому они и кажутся похожими.

– Я и говорю! – воодушевилась Лусинэ. – И мне тут пришло в голову… а мы не можем вальс под сиртаки танцевать?

Мы с Денисом уставились на нее, а потом прыснули со смеху.

– Давайте попробуем, прикольно, – сказал Денис и спрыгнул на пол.

Лусинэ отыскала в шкафу пластинку Теодоракиса и поставила ее на проигрыватель, мы с Денисом встали друг напротив друга, он положил руку мне на спину, я ему на плечо. Лусинэ запустила пластинку, и мы, давясь от смеха, начали «раз-два-три». Кто бы знал – Теодоракис как родной пришелся вальсу, а вальс Теодоракису. По прошествии минуты композитор начал набирать темп, и нам с Денисом пришлось переключаться на третью скорость, чтобы не отстать. А следом и на четвертую, и на пятую, и наш вальс превратился в свистопляс. Лусинэ от смеха сползла на линолеум.

Мы станцевали сиртаки-вальс два раза подряд, а потом, вспотевшие и красные, растянулись на полу.

– А давайте еще под какую-нибудь музыку попробуем, – сказал Денис, когда мы немного отдышались.

– Рэпчик? – хихикнула Лусинэ.

– Хардкор, – фыркнул Денис.

– Хэви-метал! – сказала я.

– Панк!

– Майкл Джексон!

– «Гражданская оборона»!

– Цой жив!

– Лил Пип умер!

– «Пошлая Молли»!

– Буэ!

– А что?!

– «Дайте танк (!)»!

Переговариваясь и дурачась, мы перебрали пластинки в шкафу, потом стали перебирать треки в телефонах и танцевать под что попало. Майкл Джексон подошел неплохо (“Billy Jean” и “Smooth Criminal”), «Дайте танк (!)» тоже («Спам» и «Друг»), а Лил Пип и «Пошлая Молли» – никак. Очень просто оказалось танцевать вальс под «Восьмиклассницу» и «Группу крови» Цоя и «Мою оборону» «Гражданской обороны». Эксперимент с SOAD (“Toxicity”) также вышел удачным. Потом Лусинэ попросила Эда Ширана, Шакиру и Бейонсе, и мы станцевали, но уже из последних сил. Ширан показался нудным, Шакира – слишком роготрясной, а Бейонсе постоянно декламировала стихи и ломала ритм.

– Тут у меня японка одна была, – пробормотала Лус, шаря пальцем по экрану телефона.

– Не надо японку! – запротестовали мы с Денисом. – Завтра!

Покидали мы кабинет музыки страшно довольные репетицией и друг другом.

46

– В моей старой школе после четвертого класса всех делят на умных, средних и слабых. Умные идут в «А» класс, средние – в «Б», слабые – в «В». Говорят, что ашек учат по спецпрограмме, но на деле их только нагружают математикой, так что логарифмы из ушей лезут. У меня с математикой всегда окей было, и я без труда попала в «А», что, конечно, немного потешило мою гордость. Но со временем математики становилось все больше, а смысла все меньше. Ради чего мы всё это проделываем – чтобы в Академию управления попасть? Так себе цель. Мы даже не знали, чему там учат, в этой Академии – управлять, но чем? И как? И для чего? Какое это отношение к реальной жизни имеет? С началом десятого класса со мной что-то произошло. Я поняла, что не хочу больше тратить время на алгебру с геометрией, не хочу идти в Академию управления, не хочу учиться в «А» классе. Мама сказала, что у меня это пройдет, а папа сказал, что, раз я учусь там, где на самом деле не хочу учиться, я занимаю место другого человека – того, кто хотел бы там учиться, но не попал, потому что место оказалось уже занято мной. «Что за бред», – сказала мама, но я решила, что папа прав. Я написала заявление на имя директора, чтобы он разрешил мне перейти в «Б» или даже «В», без разницы, – мне это деление на сильных и слабых уже казалось тупостью. К моему изумлению, директор ответил, что не разрешит мне перейти и я окончу школу, как мне и положено, в «А». Родители предположили, что я испорчу директору хорошую картинку – с какой стати успевающая ученица собирается покинуть элитный класс и по своей воле присоединиться к отстающим? Так в «панкратовке» не делают! Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему Домкрату так важно было держать меня в «А». Но его отказ меня раззадорил. Я поговорила с папой (уже без мамы), и он посоветовал забастовать и перестать делать домашнее задание. Так я быстро стану двоечницей, и им придется меня перевести. Я так и сделала.

Денис и Лусинэ смотрели на меня круглыми глазами. Мы сидели на детской карусели в одном из дворов и ели пиццу («маргарита» за полцены, скидка до 17:00).

– Вот ты шизанутая, – проговорил Денис. – И папаша твой.

– Про папу молчи, а то получишь, – предупредила я.

Денис поднял ладонь в примиряющем жесте.

– А что дальше-то было? – спросила Лусинэ.

– План сработал: я быстро нахватала двоек и перестала понимать, о чем на уроках алгебры идет речь. Директор вызвал маму и устроил скандал, обозвал меня избалованной, сказал, что я верчу родителями и они мне все позволяют, и под конец сообщил, что переведет меня в «В», но аттестат у меня будет такой, что меня никуда не возьмут, если только я немедленно не возьмусь за ум.

– Ой, бедная твоя мама, – протянула Лусинэ, прижав ладони к щекам.

Я на секунду запнулась – первым моим желанием было возразить, что вовсе она не бедная, а хорошо приспособляющаяся, ведь она послушно внимала Домкрату, пока он разорялся, и даже звука поперек ему не сказала. Но потом я подумала: а вдруг Лусинэ права, и выносить ругань директора маме было мучительно? Ведь он ее, считай, обвинил в том, что она меня избаловала и позволяет собой крутить.

– А дальше? – нетерпеливо спросила Лус.

Я выдохнула