– Дальше мне было так противно там оставаться, что я попросила папу пойти и забрать мои документы. Домкрат, когда ругался, обещал, что меня не возьмет ни одна ближайшая школа, потому что они все уже присоединены к «панкратовке» и он ими сам рулит. Мы с папой погуглили и нашли вашу школу, которая никуда не присоединена.

– Потому что не нужна никому, – пробормотал Денис. – И вообще, ее закроют скоро, наверное.

– Не закроют! – горячо возразила ему Лусинэ.

Денис скептически сморщил нос.

– Короче, я взяла документы, пошла к вашей Татьяне Геннадиевне, и она меня сразу взяла, – закончила я рассказ.

– Она всех берет, – кивнула Лусинэ. – И это ее достоинство.

47

Попрощавшись с Денисом и Лусинэ, я сделала круг по району – надо было подумать. С одной стороны, я почувствовала некоторое облегчение, рассказав им эту историю с моей старой школой и Домкратом. Произошедшее уже не казалось таким кошмарным и унизительным – скорее, дурацким. Наверное, если я расскажу свою историю еще кому-нибудь раз десять, моя обида окончательно растает.

С другой стороны, реакция Дениса и Лусинэ меня задела. Денис сказал, что согласен с Домкратом: я избалованная, привыкла делать что хочу – сразу видно, что родители мне много чего позволяют. Лусинэ сказала, что понимает меня, но правила есть правила, их надо выполнять, в жизни часто приходится делать то, что не нравится, без этого все бы рассыпалось. «А если бы все стали делать что им захочется, что тогда?» Меня от этого праведного благоразумия перекосило, но я решила, что с вероятностью 90% это не собственные убеждения Лусинэ – она просто повторяет то, что говорят ей родители. Даже нравоучительную интонацию их повторяет и покачивает успокоительно головой, как будто я буйно помешанный из гнезда кукушки.

С третьей стороны, полезно узнать, как ты со своими поступками выглядишь в глазах других людей. Потому что в голову соседу не залезешь и все его мысли и резоны не прочтешь. И вообще, я начинаю подозревать, что сильно заблуждаюсь насчет своей способности понимать окружающих.

А с четвертой, мой рассказ и последующие реплики Дениса и Лусинэ, пусть даже и не слишком лестные, помогли мне окончательно убедиться в том, что я поступила тогда правильно, несмотря на несуразность забастовки. Ведь речь шла о моей жизни и моем выборе, что делать дальше со своей учебой, и у Домкрата не было никакого права решать это за меня.

«Неблагодарная! – тут же взревел в голове чей-то голос. – Школа столько тебе дала, столько усилий в тебя вложила, чтобы воспитать из тебя успешную всесторонне развитую личность и выпустить в жизнь, а ты плюнула своим учителям в лицо!» Подобную тираду могла произнести завуч, но мой мозг и без ее помощи неплохо справился. Я даже упивалась, говоря самой себе все эти вещи. Но потом приказала себе заткнуться, пнула подвернувшийся камешек и повторила, что мое настоящее и будущее – это только мое дело, а учителям я очень благодарна, и так будет всегда.

48

Мама не оставляла надежды познакомить меня со своим многолетним другом и пустилась на хитрость. Пригласила вечером в кафе неподалеку от башни «Восхождения», как будто бы один на один, а сама поджидала меня там с этим скромным Николаем, который приветливо сиял голубыми глазами и покоился в мягком кресле, как пшеничный каравай, – светловолосый, пухлощекий, с округлыми очертаниями лица и туловища. Я, пока ехала на эту встречу, представляла, как буду рассказывать маме про газировку и суп и спрошу ее, не думает ли она, что газировку на меня вылила та же Маша, что окатила меня щами. Но как только я увидела рядом с мамой ее пшеничного товарища, всякая охота что-либо обсуждать у меня пропала.

Мама представила нас друг другу, сообщила, что Николай раньше тоже был журналистом (как и она), но бросил это дело (как и она) и теперь собирается стать адвокатом («как и я», подумала я) и даже поступил на вечернее отделение юридического факультета.

– А что вы сдавали? – спросила я.

– Смотри, Марта, – Николай подался вперед и положил руки на столик. – У меня это второе высшее образование, поэтому я сдавал только обществознание и показывал свой первый диплом. Но если бы у меня его не было и я бы поступал после школы, – он сделал паузу и посмотрел на меня, – то мне нужны были бы хорошие результаты ЕГЭ по русскому, истории и обществознанию, плюс я бы сдавал дополнительный письменный экзамен по обществознанию.

Мама сидела вся очень прямая и вглядывалась в мое лицо.

– Тебе что, папа сказал, что я на адвоката хочу? – мрачно спросила я, метнув сердитый взгляд в ее сторону.

– Ну-у… да, – призналась мама. – По телефону.

Хорошая новость – они иногда разговаривают, плохая – папа выбалтывает мои секреты. Хотя я не говорила ему, что это секрет. Но мог бы догадаться!

– У тебя еще полтора года в запасе, так что если поднажмешь… – начал Николай, но я не дала ему договорить.

– Спасибо, – сказала я, ни на кого не глядя и вставая со стула. – Мне пора.

– Подожди! – ахнула мама. – Сейчас штрудель принесут!

– Вы его можете съесть сами, – проговорила я и, устыдившись своей резкости, добавила: – Мне правда пора. Я должна бабушке на ночь почитать, а то у папы дедлайн.

Николай уставился на свои руки, а мама уставилась на меня с возмущением и мольбой. Я обошла столик и ткнулась в ее ухо губами, что должно было означать поцелуй.

– Нет, нет, подожди, – ухватила она меня за руку.

– Мам, ну я правда пойду, – пробормотала я.

Оставаться было немыслимо. Мне хотелось как можно скорее покинуть это место и бежать без остановки до самого метро.

– Я тебя провожу, – пискнула мама и пошла за мной, не выпуская моей руки.

На улице она сказала громко и страшно:

– Что ты такая жестокая?!

На нас оглянулись несколько прохожих. Я сделала шаг, но мама преградила мне путь.

– А ты знаешь, что бабушка не хотела, чтобы ты рождалась! – чуть понизив голос, заговорила мама. – Она вообще не хотела, чтобы у твоего отца дети были! Что меня она терпеть не могла, это я молчу. Но она мне говорила, чтобы я аборт сделала, этот ребенок добра не принесет, а у сыночка ее здоровье слабое, нервы, ему нельзя!

Это звучало так дико и пугающе, что у меня сердце провалилось вниз, а мозг, наоборот, норовил скакнуть из черепной коробки вверх, и мне хотелось отчаянно закричать и заткнуть уши. Но я сделала над собой усилие, взяла маму за плечи и, глядя ей прямо в глаза, сказала:

– Мама, успокойся, пожалуйста, все хорошо.

Она сверкнула на меня яростными глазами, а потом сникла, потушила взгляд, всхлипнула и прислонилась лбом к моему плечу, и я поняла, какая она маленькая и какая я большая, давно переросла ее и теперь могу целовать ее в макушку, как когда-то целовала она меня. Она заревела у меня на плече, а я гладила ее по волосам и сама чуть не плакала, и люди проходили мимо и смотрели на нас.

– П-прости, п-пожалуйста, – заикаясь, выговорила мама.

– Т-ты меня т-тоже, – ответила я.

Мама выпрямилась, пошарила по карманам и выудила смятый комочек бумажного платка. Промокая глаза, она говорила, глядя вниз:

– Мне так жалко, что ты уже не маленькая. Что ничего нельзя вернуть. Я вчера сидела одна дома и смотрела видео из Дахаба, помнишь, мы там жили, когда тебе было два с половиной?

– Угу, – кивнула я.

– Ты была такая хорошая, такая смешная, – и мама снова захлебнулась плачем и уткнула в меня свое лицо.

– Мам, я тебя люблю, – еле выговорила я.

Мама зарыдала еще отчаяннее. Из-за того, что я пыталась сдерживать свой собственный плач, у меня страшно заболело в глотке и во лбу.

– Извините, – раздался рядом испуганный вежливый голос. – Все в порядке?