— Да, я знал, что мне предстоит эта поездка.

— А за сколько дней вы узнали об этом? — вновь допытывался Пешехонов.

— Примерно... за две или три недели, точно не помню.

— Это меня устраивает вполне. Вы в Таллин выехали поездом номер 14?

— Да! Этим поездом.

— А когда вы прибыли в Таллин?

Снова огонек беспокойства зажегся в серых глазах Арвида. Зажегся и тут же погас.

— Приехали мы вечером. Время точно не помню, кажется, часов в восемь или девять. На завод я пришел утром и сделал отметку о том, что прибыл накануне. А днем там же, на заводе, мне сообщили о несчастье с моей женой, и я немедленно выехал в Ригу, и даже не сделал отметку об убытии. Не до этого было, — сокрушенно добавил Путна и вздохнул.

— Да. Вы правы, тут уже было не до формальностей, — сочувственно согласился Пешехонов. — Но вы не ответили, в тот же день, четырнадцатого мая, вы прибыли в Таллин или на следующий день?

Даже Фалин, на миг оторвавшись от своего блокнота, заметил, что пальцы Арвида нервно забегали по синей скатерти стола. Но это продолжалось считанные секунды. Он вновь овладел собой и деланно недовольным тоном ответил:

— Вы же знаете, что поезд до Таллина идет всего девять или десять часов...

— Это мне хорошо известно, — перебил его Пешехонов. — Я даже знаю, что поезд номер 14 приходит в Таллин в двадцать два часа 24 минуты. Но меня интересует: в день ли отъезда вы прибыли в Таллин? Или вы приехали туда лишь на другой день, то есть пятнадцатого мая?

— Я вам уже ответил, что в тот же день. — Арвид явно нервничал.

— В каком вагоне вы ехали из Риги?

— Сейчас точно не помню.

— Если верить билету, который вы сдали в бухгалтерию, то вы ехали в вагоне номер 6.

— Возможно, что в шестом.

Ответы Арвида стали злы и отрывочны. Пешехонов будто не замечал этого состояния и продолжал допрос:

— Гражданин Путна, я хочу, чтобы вы подробно рассказали, где вы были от момента прибытия поезда, то есть с 22 часов 24 минут и до прихода вашего на завод. Нам известно, что на завод вы прибыли не утром пятнадцатого мая, а лишь в 15 часов 30 минут.

— А позвольте узнать, в качестве кого меня вы допрашиваете? — с вызовом спросил Путна. Он уже вполне овладел собой и спокойно смотрел на Пешехонова.

— Разве вы не понимаете? Конечно, в качестве свидетеля, — так же спокойно ответил Пешехонов.

— Хорошо. Я могу подробно ответить на ваш вопрос. — Путна немного подумал. — В Таллин я приехал вечером четырнадцатого мая. Обращаться в гостиницы было бесполезно, в лучшем случае можно было получить койку в общем номере. Днем я хорошо выспался в вагоне, а поэтому после ужина в привокзальном ресторане пошел бродить по городу. Была теплая и светлая ночь, и я прогулял до утра, а потом сел на скамейку приморского парка. Уснул и проснулся часов в десять утра. Сходил к заливу, умылся. Потом пошел завтракать. У меня были поручения жены купить кое-что в магазинах. Чтобы не забыть об этом, я решил сперва выполнить ее просьбу, а потом уже ехать на завод. Короче говоря, я задержался и пришел туда после обеденного перерыва. Вот все подробности, — закончил Путна.

— И это все? Этому можно верить?

Путна небрежно пожал плечами, точно говоря этим: «Хотите верьте, хотите нет». Он даже демонстративно отвернулся от Пешехонова и поверх головы Фалина рассматривал содержимое книжного шкафа.

— Вы знаете, гражданин Путна, такую пословицу: «Чем дальше в лес, тем больше дров»?

Путна перевел взгляд на Пешехонова и спросил:

— К чему эта пословица?

— А к тому, что если вы не сойдете с тропинки лжи, она непременно заведет вас в такие дебри, откуда вам уже не выбраться.

— Вы обвиняете меня во лжи?

— Ну хорошо. Давайте начистоту. Почему вы не говорите о том, что, отъехав от Риги всего шестьдесят километров, вы прервали свою поездку и сошли на станции Сигулда?

«А нервы у него не железные», — тут же подумал Пешехонов, видя, как заерзал на стуле Арвид, как забегали его встревоженные глаза и вновь забарабанили по столу пальцы с аккуратно постриженными ногтями. От высокомерия Путны не осталось и следа. Он точно обмяк и несколько раз нервно вскидывал подбородок, вытягивая шею, как будто ему стал тесен ворот рубашки. Пауза затянулась.

— Ну, что же вы молчите? Вам повторить вопрос?

— Нет. Не нужно, — точно выдавил из себя Арвид. — Есть вопросы, на которые вам не ответит ни один порядочный мужчина.

— Как это понять?

Арвид эффектно прижал руки к груди и, вкладывая в голос как можно больше убедительности, ответил:

— Поймите меня, товарищ прокурор! Это не только моя тайна, но и тайна одной... уважаемой мною женщины. А имя ее я открыть не могу. Она замужняя, и подвести ее было бы подло с моей стороны. Вы должны меня понять... Войти в мое положение. Ведь вы не только прокурор, но и... мужчина! — неожиданно закончил он.

— Это может быть благородно с вашей стороны, но хочу, чтобы вы на минуту представили себе такую ситуацию: вас подозревают в каком-то тяжком преступлении, ну, например, в убийстве жены...

— Но позвольте! — протестующе начал Путна.

— Я же вам сказал, чтобы вы лишь теоретически представили себе такую ситуацию, — успокоил его Пешехонов и продолжал: — И вот от этого тяжкого, необоснованного обвинения вас может спасти, подтвердив ваше алиби, только эта неизвестная нам женщина... Так неужели она будет молчать, зная, что только одно ее слово решит вашу судьбу... а может быть, и жизнь?

Пешехонов заметил, как зябко передернул плечами Арвид, услышав последнюю фразу, и терпеливо ждал ответа.

Наконец Путна произнес:

— За себя я вам уже сказал. А за эту женщину ответить не могу. Может быть, если бы мне действительно угрожала такая опасность, она сама бы раскрыла нашу тайну. Но это ее дело... И я надеюсь, товарищ прокурор, что мои личные дела не должны интересовать кого-либо, а тем более прокуратуру. Смею вас заверить, что они никакого отношения к делу самоубийства моей жены не имеют! — Арвид уже успел взять себя в руки