Пришли они в гридню, а там ещё пированье не кончилось.

— Что же, ласковый князь, — говорит Василиса, — отдашь мне дани с выходами, отдашь за меня свою племянницу?

Застыдился Владимир.

— Ну, — говорит Ставру, — обошла меня твоя жена, да и тебя выручила; за это я тебя жалую: торгуй в Киеве бесплатно, беспошлинно отныне и до смерти.

Распрощались они с князем, уехали в землю Литовскую; с тех пор Ставр по пирам не хаживал, своим домом не хвастывал, а жил себе мирно с молодою женою Василисою свет Микуличною.

Василий Буслаевич

Жил-был в Великом славном Нове-городе посадский человек, Буслай. Жил он тихо, смирно, с новгородскими людьми ссор не заводил, на сходах никому не перечил, ни со Псковом, ни с Москвою не вздорил. За это его все любили, и нажил он себе богатство-имение великое. Всем бы хорошо жилось Буслаю, да одно горе: детей у него не было; много всякого добра да казны у него с женой, а поделить не с кем, оставить некому: в могилу с собой не потащишь, а того и гляди смерть за плечами появится.

Закручинился как-то Буслай, сидит на горючем камне и думает всё одну думу, как они, старики, будут бездетными век коротать. Вдруг видит, стоит перед ним женщина старая-престарая и говорит ему:

— Не кручинься, Буслай, будет у тебя сын, сильный богатырь, ступай себе домой…

Пошёл Буслай домой, тоску как рукой сняло.

Родился у него сын, и назвали его Василием. Вырос Василий сильный да здоровый, в семь лет такая в нём проявилась силушка, что любому богатырю впору. Посадили его мать с отцом грамоте учиться, научили его и пенью церковному. Всё ученье Василию впрок пошло, а особенно пенье церковное: как запоёт в церкви на клиросе, как затянет, поведёт голосом, век бы его не наслушался, и не знают люди, на земле ли они, в храме Божием, или на небе.

Буслаю тем временем уже девяносто лет минуло, состарился он и умер. Осталось его вдове с сыном всё имущество, а мать-то у Василия была женщина разумная, ею весь дом держался, удалый богатырь молодой Васильюшка только её одной и слушался. Стали Василья обучать делу ратному, наукам воинским, и почуял он в себе тогда силу превеликую, такую силу, что мог бы с целым десятком богатырей справиться.

Некуда девать Василью силушки, одолела молодца удаль богатырская, в жилах кровь молодецкая ключом кипит, в глазах свет застилает, руки чешутся, ноги с места несут, стоять не дают.

Стал детинушка по улицам похаживать, немалые шуточки пошучивать.

Да и не только по улицам молодец похаживает, забирался он не раз на княженецкий двор, посчитывал детей боярских, княжеских: от того счёту молодецкого, кто стоймя стоял, тот сидмя сидит; кто сидмя сидел, тот лежмя лежит.

Призадумались тут люди новгородские.

— Как распустить нам, — говорят, — Буслаева, так от него не будет житья на улицах.

Говорят ему старые люди почтенные:

— Эй, Василий, не сносить тебе головы своей, не малые шутки ты пошучиваешь, быть тебе за эти шутки в Волхове-реке!..

Не унимается детина, не слушает.

Пошли тогда к его матушке:

— Уйми ты, честная вдова, своё детище, нехорошие он шуточки пошучивает, наших молодцев, ребятушек увечит, быть ему за эти шутки без буйной без головушки!..

Стала вдова унимать сына:

— Ты уймись, Василий, образумься, свет; уж в твои-то годы батюшка набрал себе дружинушку, а ты стоишь сам один на один; как накинутся на тебя за твои шутки неразумные, так тебе с ними со всеми и не справиться, а за тебя и постоять будет некому.

Послушался Василий матери, попритих, сидит, пишет записки скоро-наскоро, привязывает записочки к стрелам калёным и расстреливает стрелы по улицам.

Идут люди от обедни, поднимают стрелочки, прочитывают:

«Кто хочет сладко есть и пить,

Кто хочет носить платье цветное,

Тот иди к Василию Буслаеву на широкий двор».

Собирается народу тьма-тьмущая, идут старые, идут малые, идут холостые, идут женатые, всем сладко поесть, попить хочется.

А Василий поставил середи двора огромный чан зелена вина, в него спустил чашу в полтора ведра, сам стоит с толстым вязом в руке, гостей потчует:

— Ну-тка, гости мои дорогие, любезные, подходите к вину, попробуйте: кто сможет выпить мою чару в полтора ведра, не поморщится, кто отведает моего вяза, не тряхнётся, будет тот мне братом крестовым, названым, приму его в свою дружину храбрую, стану поить-кормить досыта.

Смотрят гости, попятились, друг за дружку попрятались; кто отведал вязу, тот вон побежал, по гостям ходить закаялся.

Вдруг идёт к Василию Костя Новоторжанин, подошёл к чану, зачерпнул вина, выпил за один дух всю чашу, не поморщился.

Как хватил его Василий своим вязом по спине, думал, что и дух из него вышибет, а Костя стоит себе, как нипочём, не шелохнётся.

Взял его Василий за белые руки, целовал, называл братцем крестовым, повёл в гридню.

Только что ушёл Костя Новоторжанин, а за ним уж ковыляет Потанюшка хроменький, припадает на правую ногу, волочит левую, подходит к чану, выпивает чашу, не морщится. И его попотчевал Василий своей палицей вязовой: не тряхнул молодец кудрями, с места не тронулся.

— Ну, Потанюшка, будь же и ты моею дружинушкою храброю, — сказал ему Василий и отвёл его тоже в свою гридню столовую.

За Потанюшкой пришёл ещё и Фомушка Горбатенький, выпил чару за один дух, стоит, посмеивается.

Не стал уж его Василий и вязом испытывать, а прямо повёл в свою гридню столовую:

— Будьте вы, молодцы, моей дружиною храброю, теперь нам некого бояться в Нове-городе!

Прослышали люди новгородские про дружину Васильеву, стали они его побаиваться.

Затеяли в Нове-городе братчину [11] Никольщину, много народу пришло на праздник, каждый давал свою часть церковному старосте, а тот уж и распоряжался по-своему.

Не позвали на пир Василия, а Василий со своими дружинниками, и незваный и непрошеный, тут как тут, говорит:

— Сколько с брата приходится?

Поглядели на него искоса, отвечают:

— Званому-то гостю хлеб да соль, а незваному и места нет.

Бросил им Василий денежки.

— Вот вам, — говорит, — за дружинника по пяти рублей, а за мою головушку и все пятьдесят; званому-то гостю много простору надобно, а незваному — как Бог пошлёт.

Как стал он с дружинушкою гостей поталкивать, поприжал всех в большой угол, а из большого угла в угол