А Добрыня Никитич, крестовый брат Ильи Муромца, давно его признал, сидит подле князя, молчит, на богатырей посматривает.

Не стерпел наконец Добрыня.

— Аль не видишь, — говорит, — князь, что это не Никита Заолешанин? Разве может кто другой так с богатырями справляться, кроме Ильи Муромца, моего брата крестового, названого? Смотри, князь, не умел ты встретить, угостить дорогого гостя, не удержать его тебе ни честью, ни ласкою!..

Илья Муромец, между тем, тряхнул своею буйною головою, порасправил могучие руки и говорит Владимиру:

— Добро же, Владимир, князь стольно-Киевский теперь уж мой черёд пришёл — смотри, как бы не отпала у тебя охота тешиться!..

Как прошёлся Илья раз-другой по гридне, как хватил богатырей одного, да другого, да третьего: повалились богатыри, что снопы лежат, кто ползёт, кто сидит, а кто и встать не может; а Илья у стола похаживает, железные сваи между мест, что солому, поламывает, богатырей поталкивает, скамьями потрескивает. Сам князь со страху за печку забился, собольею шубою закрылся.

Уходил Илья своё богатырское сердце.

— Довольно, — говорит, — мне шутки пошучивать, пора и честь знать.

Говорит ему князь Владимир:

— Ой, Илья свет Иванович, ты садись на первое место, по правую мою руку, а не хочешь, садись на второе место, по мою руку по левую, а то сядь, куда тебе вздумается, я учествую тебя по чину, по заслуге.

Встал Илья перед князем, скрестил на груди руки мощные, как заговорил, задрожали оконницы в гридне, заходили на столах чаши серебряные.

— Владимир стольно-Киевский, князь земли святорусской, правду тебе сказал мой брат названый, молодой Добрынюшка Никитич, не умел ты меня встретить, угостить с лаской, с почестью, посадил ты меня, богатыря, за меньшой стол, на отъезде уж теперь тебе меня не сдержать, поздно схватился чествовать — по тех пор вы меня и видели!..

Был тут Илья, и нет его, пропал его богатырский след, по тех пор его и видели!..

6. Илья и Ермак

Шумно в гридне у князя Владимира, много собралось и бояр, и князей, и богатырей могучих. Но не пир идёт в гридне, не столованье, а держат бояре совет, думают думу крепкую: подступает к Киеву царь Мамай со своею неверною силою басурманскою.

— Князья мои славные! Бояре, витязи могучие! — говорит Красное Солнышко. — Как нам защищать Русь православную, как нам одолеть Мамая неверного?

Спорят князья да бояре, шумят, всяк своё предлагает; и порешили они наконец сделать вокруг Киева белокаменную стену и засыпать её жёлтым песком.

Встал тогда Илья Муромец и говорит:

— Чем стену делать, лучше послать к Мамаю гонца, попросить у него сроку три месяца, а тем временем нам пооправиться, оповестить других старших богатырей, что стоят на Куликовом поле в своих полотняных шатрах.

Послушались Илью, снарядили посла, стал посол у Мамая срока просить на три месяца. Засмеялся Мамай:

— Хоть бы на три года я вам сроку дал, так и то вашим богатырям со мною не справиться. У меня-то силы, что листа в лесу, у меня-то девять сыновей, да девять дочерей, да девять зятевей — все такие богатыри, паленицы, что сырое дубьё с корнями выворачивают. Дам я вам сроку три месяца, как про́сите, справляйтесь, если можете.

Прискакал гонец в Киев с ответом Мамая-царя; обрадовался Владимир и послал Илью на Куликово поле скликать богатырей.

Оседлал Илья коня, выехал на широкий двор, ударил коня палицею по тучным бёдрам: перескочил конь прямо через стену городовую и понёсся, что вихрь степной, к полю Куликову. Приехал Илья к богатырям и стал их звать на бой с Мамаем-царём.

Говорят ему богатыри:

— Ой же ты, Илья Иванович! Сойди-ка ты к нам в шатёр да выпей-ка сперва чару зелена вина!

Вошёл Илья в шатёр, выпил чару зелена вина в полтора ведра и охмелел; заснул он богатырским сном на целых двенадцать дней.

А Владимир-то его с богатырями дожидается, наконец не стерпел, послал за ним племянника, молодого Ермака Тимофеевича.

Выбрал себе Ермак коня богатырского, седлал его крепко-накрепко и поскакал отыскивать богатырей и Илью Муромца. Подъехал он к шатру, где пировали богатыри, стегнул плетью по белому полотну и закричал громким голосом:

— Эй вы, могучие богатыри! Зовёт вас Владимир князь в Киев на выручку: наступает на город Мамаева сила неверная!..

Отвечали богатыри:

— Молодой Ермак свет Тимофеевич! Сойди с коня да выпей с нами чару зелена вина!

— Не хочу я выпить, как мой дядюшка, — отозвался им молодой витязь. — Если выпью и я, так, пожалуй, тоже не ворочусь в Киев.

Воротился он тем же путём-дорогою к Киеву и видит: нельзя ему проехать, обступила Киев сила Мамаева, рать басурманская.

Поскакал Ермак под гору, как рванулся на силу неверную, как пошёл колоть, да рубить, да палицей помахивать, побил Мамаевой рати без счёту, а всё как будто басурман не убыло.

Проснулся Илья Муромец в шатре, говорят ему богатыри, что приезжал к ним молодой Ермак Тимофеевич и отправился один воевать с татарами.

— Что же это вы наделали? — сказал им Илья. — Ведь Ермак-то молод ещё, одному ему не справиться, он надсядется, воевавши с силою неверною. Седлайте-ка поскорее ваших коней да пойдёмте все к нему на выручку.

Приехали богатыри к Киеву. Облегла Киев сила черным-черно, а Ермака и не видать, и не слыхать.

Стал тогда Илья рассылать богатырей: кого от синя моря, кого от чистого поля, кого от Почай-реки, сам поехал прямо в середину.

Как добились богатыри до середины татарского войска, и увидали Ермака: что сокол, молодой витязь на своём коне полётывает, отдыхать не думает.

Подъехал к нему Илья, остановил его за плечи могучие:

— Довольно тебе, витязь, надсаждаться, поработал ты до устали: отдохни-ка теперь, дай и нам, старикам, потешиться!

Поехал тогда Ермак в шатёр на холм, лёг спать, а Илья с богатырями добили силу Мамаеву ни много ни мало в три часа. Поехали они потом с Ермаком пировать ко Владимиру в Киев: встретил их князь с почестью, угощал целых тридцать дней, а там опять богатыри поразъехались на свои заставы крепкие, в поле чистое.

7. Илья Муромец и Идолище

Едет Илья по чисту полю и видит: идёт ему навстречу калика перехожий, старчище Иванище.

— Здравствуй, брат Иванище, сумка перемётная, откуда бредёшь, куда путь держишь?

— Здравствуй, Ильюшенька, иду я ко Святым местам, а был-то в Царе-граде…

— Ну, что в Царе-граде, всё ли по-старому, по-прежнему? Так же ли по церквам звонят, так ли дают милостыню вам, каликам?

— Ох, друг Ильюшенька! Всё-то в Царе-граде не