Берн Стэплтон возвращает айпад Джафари Банколе. Астроном глядит на экран и в недоумении качает головой.

– Я так и делал, клянусь. Даже дважды.

– Может быть, не совсем так, – говорит Стэплтон. – Эти гаджеты, конечно, чертовски крутые, но все-таки они не совершенны. – Он смотрит на Гвенди, которая сидит, пристегнувшись, в своем летном кресле и сосредоточенно стучит пальцем по экрану собственного планшета. – Если снова будет нужна помощь, зови, не стесняйся, Джаф.

– Спасибо, – говорит Банколе, уткнувшись в экран, по которому ползут бесконечные ряды цифр.

Это уже третий полет Стэплтона на верхний предел, и поэтому сейчас он делает обход третьей палубы корабля. Здесь, на нижней палубе, сидят новички – те, кого ветераны космических путешествий называют зелеными новобранцами. Стэплтон знает по опыту, что месяца интенсивной подготовки к полету всегда не хватает.

– Как настроение, сенатор? Чем занимаетесь?

Гвенди отрывается от экрана планшета.

– Только что разобралась со своими метеорологическими обязанностями и теперь проверяю почту. Вполне обычный рабочий день. А вы чем занимаетесь? – Несмотря на шутливый тон, ей действительно интересно. От нее не укрылось, как пару минут назад Стэплтон о чем-то шептался с Адешем Пателем, и это ее встревожило. Может, они говорили о ней и украдкой поглядывали на нее, когда она не смотрела в их сторону? Может, Адеша все-таки насторожила ее рассеянность? Скорее всего, нет, но такой вариант тоже не исключен, и это серьезный повод для беспокойства.

– Решил проверить, как себя чувствуют новички: все ли трудятся в поте лица. И кстати… – Берн смотрит по сторонам. – А где Уинстон?

Гвенди указывает большим пальцем в сторону четвертой палубы.

– Либо снова засел в туалете, либо прячется в своей каюте. По-моему, ему уже скучно сидеть и таращиться в свой драгоценный иллюминатор.

– А вам? – спрашивает Стэплтон. – Вам не скучно?

Лицо Гвенди озаряет улыбка – и годы как будто стираются без следа. Стэплтон изумленно глядит на нее и думает: Такой она была в детстве.

– Вы шутите, да? – Она приподнимает планшет, чтобы ему был виден экран. – Внутренняя температура в пункте нашего назначения, а именно в первом отсеке космической станции «Много флагов», – максимально комфортные семьдесят три градуса по Фаренгейту[6]. Мне стало интересно, и я проверила. – Она прикасается пальцем к экрану. – В ближайшие два-три года «Тет корпорейшн» планирует первый полет на Марс на корабле, почти таком же, как наш «Орел». Вы знаете, какая сейчас температура на поверхности Марса?

Вообще-то Стэплтон знает, но уж точно не скажет. Как можно, когда сенатор Гвенди Питерсон глядит на тебя сияющими (и восторженными) глазами двенадцатилетней девчонки? Он молча качает головой.

– Сейчас на Марсе глубокая ночь, и температура упала почти до двухсот градусов ниже нуля[7]. – Гвенди кладет планшет на колени. – В сравнении с этим Мэн напоминает пляж где-нибудь на Багамах.

Стэплтон смеется и слегка дергает ногами, чтобы остаться на месте.

– А что тут было за бурное веселье? Я слышал, Кэти пришлось приглушить вечеринку.

– Это я виновата. Уинстон храпел, как банши, и мне стало смешно. – Она пожимает плечами. – А когда начинаешь смеяться, уже трудно остановиться.

– Иногда первое впечатление – самое верное, – говорит он, глядя на пустующее кресло миллиардера.

Гвенди кивает, вспоминая зычный голос и развязные манеры Уинстона, которые жутко ее раздражали еще во время подготовки к полету.

– Я постоянно напоминаю себе, что существует презумпция невиновности, и лучше бы воздержаться от категоричных суждений. Но это очень непросто.

– Может быть, это поможет, – говорит Стэплтон, понизив голос. – Кэти мне рассказала, что более половины средств для ежегодного финансирования Детской больницы Святого Иуды поступает лично от Уинстона, но в прессе об этом не пишут, потому что он это скрывает. Поразительно, да?

– Если так, – говорит Гвенди, недоумевая, почему у нее в досье нет этих данных, – благослови, Господь, Гарета Уинстона, и теперь мне действительно будет легче воздержаться от категоричных суждений. Пусть ангельский хор в небесах воспоет его имя.

– Надеюсь, вы не измените свое мнение за девятнадцать дней в его обществе на «МФ-один». – Стэплтон улыбается. – Если вам повезет, вы с Уинстоном еще совершите совместный выход в открытый космос.

Гвенди прожигает его яростным взглядом – но ничего не говорит. Она размышляет о планах Ричарда Фарриса на пульт управления и молится про себя, чтобы у нее все получилось.

– Мне, пожалуй, пора возвращаться на место. Реджи с Дейлом волнуются, если меня долго нет. – Стэплтон плывет прочь, но вдруг останавливается, схватившись за опорную балку. – Чуть не забыл спросить. Вы готовы к видеоконференции?

Через два часа у Гвенди запланирована видеоконференция со школьниками-старшеклассниками из всех пятидесяти штатов Америки, а также с избранными представителями СМИ. Она ее не предвкушает, не ждет с нетерпением. На самом деле она боится. Ей не дает покоя тревожная мысль: А вдруг со мной приключится в прямом эфире очередной мозговой ступор? И что тогда? На этот вопрос она знает ответ. Это будет настоящая катастрофа и, скорее всего, полный провал ее миссии.

– Вроде готова, – говорит она, запрокинув голову к Стэплтону. – Хотя лучше бы мы провели эту трансляцию уже со станции. Как учебные лекции Адеша и Джафари.

– Никак нет. Вы – действующий сенатор США и особо важная персона среди экипажа. Мир желает видеть вас чаще.