Шрифт:
Закладка:
А.Ш.: В моей жизни после «Победы» были три 21-е «Волги» (все старые), две 24-е, «Жигулей» немерено, затем пошли иномарки. Свои первые автомобили я знал буквально наизусть, даже разговаривал с ними.
Из бардачка Александра Ширвиндта
Великий поэт, сейчас стало уже абсолютно ясно, что это так, Давид Самойлов – с изысканным вкусом, решительный и смелый (это не одно и то же) – сегодня ассоциируется с каким-то воздушно-поэтическим побережным Пярну, шутливо-ироничной стихотворной перепалкой с коллегами и Михаилом Козаковым. А я в силу низменности своего существования в эти высоты забираться не могу и просто вспоминаю, как в подмосковной Опалихе на полностью заросшем бурьяном участке в одной половине покосившейся старой дачи жила семья Гали и Дезика Самойловых – весело, нище, пьяно и дружелюбно. В один из визитов к Дезику во мне возникла корысть. Дело в том, что в конце 1960-х, как, впрочем, и в их начале, попытки приобретения транспортного средства выливались в многолетнюю проблему. Где-то, по-моему, в 1967 году я был вынужден продать «Победу» по случаю, ибо другого случая продать это отдалённо напоминающее автомобиль приспособление не предвиделось, и остался без колёс. Тем самым я лишил всю московскую актёрскую богему возможности когда-нибудь до чего-нибудь доехать. И вот в этот безлошадный период я однажды сидел у Дезика в Опалихе, попивая кориандровую настойку. Для сведения нынешних – был такой самый дешёвый в мире напиток, стоивший, если мне не изменяет память, 2 рубля 50 копеек пол-литра, в синих бутылках, запечатанных сургучом. Один вид этого продукта уже приводил в дрожь, не говоря уже о результате потребления. Тем не менее это было самое желанное алкогольное приобретение. В перерыве между рюмками мы с Дезиком вышли в сад отдышаться и, прогуливаясь по участку, неожиданно наткнулись на лежавшую в углу у забора голубую «Волгу» без колёс, с опущенными стёклами. Машина принадлежала Дезику. Я не помню, хотя, наверное, он рассказал, откуда у совершенно нищего полуопального поэта взялась на участке автомашина и как долго она там прирастала к земле.
Не буду затягивать новеллу, скажу только, что через некоторое время мы с женой с двумя бутылками кориандровой приехали в Опалиху для совершения торговой сделки. Кроме наших двух бутылок в доме оказались полбуханки чёрного хлеба, кипящий самовар, куча каких-то детей, своих и пришлых. Перед началом торгов ещё раз подошли к лежащей машине, заглянули внутрь, чтобы убедиться в наличии хотя бы руля, и с восторгом обнаружили большой ящик земли, густо населённый растущей редиской. Забыв о предмете визита, мы с воплем выдернули ящик, перенесли на террасу, и застолье приобрело фешенебельный вид.
Короче, незначительные деньги, полученные от продажи предыдущего относительного транспортного средства, перешли владельцу свежего транспортного средства. Из этих же денег мы наняли трактор «Кировец», который вырвал из огорода голубой остов, и тот каким-то способом был переправлен в столицу. Там при помощи соседних таксопарков и той же кориандровой на него нанизали ворованные колёса от такси и была произведена его дезинфекция. И в течение нескольких лет это транспортное средство прекрасно передвигалось от различных театров Москвы до ресторана Дома актёра, полное знаменитостей, торчавших из салона вместо редиски.
Александр Ширвиндт, «Опережая некролог»
А.Ш.: Избавиться от старой машины оказывалось не легче, чем купить новую. В смысле – тоже старую, но для тебя новую.
Из бардачка Александра Ширвиндта
Когда-то в Южном порту, рядом с автомагазином, находился загон, где я с огромным трудом приобрёл чёрную экспортную «Волгу» с пробегом 4 миллиарда километров. Там в основном стояли машины, выброшенные по истечении срока из обслуги посольств. У этой «Волги» отпадало всё, но я довольно долго на ней ездил. Потом мне сказали: «Она не поддаётся ремонту».
С одним моим другом мы поехали в Южный порт. Поскольку машина была как пробитая картечью, эту ржавчину продавать в солнечный день было нельзя. Ждали непогоды – мокрого снега с дождём. С грязью в палец толщиной она была похожа на немытую экспортную красавицу.
Кое-как доехали до рынка. Вокруг много аналогичной техники. Между машинами ходят в тюбетейках и мокрых стёганых халатах жители Средней Азии. Они были богатыми, но безграмотными. Тогда только появились конторы, которые вырезали дырку в панели приборов и вставляли в неё магнитофончик или приёмничек. К нам подошли двое в халатах и спросили: «А матифон есть?» «Матифона» не было, но мы всё же машину им всучили. Когда сторговались, поехали ко мне домой расплачиваться.
Во дворе, стоя по колено в жиже, они сняли обувь, вошли в подъезд в носках и поднялись в них по лестнице. В квартире они расстегнули халаты: их животы, как пулемётными лентами, были перевязаны пачками денег. Добираясь из Каракумов до Москвы, они боялись, что их ограбят, поэтому деньги были вшиты в тело. Там были рубли, копейки, тугрики – мы считали их полдня. Так как мои покупатели приехали в Москву впервые, мы с другом эскортировали их до конца города. И они уехали по Варшавскому шоссе в пустыню.
Мы цинично махали им рукой, понимая, что они едут на верную гибель. К нашему большому удивлению, месяца через два мы получили от них письмо с благодарностью. На нетвёрдом русском языке они писали, что через Каракумы прекрасно доползли до своего аула и сейчас машина отлично работает – возит арбузы, дыни и баранов.
Александр Ширвиндт, «Отрывки из обрывков»
М.Ш.: Мой первый автомобиль – «Жигули» – появился у меня, когда я, ещё будучи студентом, женился. Я был одним из немногих, кто приезжал в Театральное училище имени Щукина на машине. Один мой однокурсник купил горбатый «Запорожец». Однажды он припарковался, уперевшись мне сзади в бампер, – специально, чтобы я не мог выехать. Мне надо
