— Это не является для тебя достаточной мотивацией? Тогда, может быть, мне стоит рассказать тебе о рейфах… Или о чудовищах, которые бродят за нашими хрупкими барьерами.

— Верни меня обратно, — прошу я так спокойно, как только могу, сосредоточившись на своей единственной задаче. — Дай мне оставшиеся шесть месяцев, и я буду настолько мирной и покладистой, насколько ты захочешь. Ты не получишь от меня даже мысли о борьбе.

— И эта идея возникла у тебя сейчас? — Его тон невозможно разобрать. Но я могу предположить, что он не в восторге от этой идеи.

— До сих пор я играла хорошо. — Я позволяю словам звучать с ноткой осторожности. — Ты же не хочешь, чтобы я начала сопротивляться.

— Ты всегда казалась человеком, который уважает свое слово. — В этих словах чувствуется превосходство.

— Да. Больше, чем ты можешь себе представить. — Спокойная, опасная тишина в этом заявлении заставила его остановиться. Его самодовольное выражение исчезает, становясь пустым и не поддающимся прочтению. Я вела переговоры с более невыносимыми и оскорбительными мужчинами, чем эта сирена. — Я знаю, какую сделку заключила, и все, что я хочу, — это то, что мне причитается. Мы выполняем свои сделки и платим долги в Тенврате. Вопрос в том, сирена, соблюдаешь ли ты свои сделки здесь?

— Как ты смеешь…, — рычит он.

— Потому что если бы это было так, ты бы отпустил меня на полгода, как обещал.

Илрит складывает руки и смотрит на меня. Я не уверена, какую оценку он даст. Но он что-то ищет. Я стараюсь быть как можно более «чистым листом». Судя по тому, что его губы слегка искривились, его расстраивает то, что я могу превратить свое лицо в чистый лист.

Хорошо.

А теперь откровенно хмурится. Интересно, услышал ли он эту мысль? Надеюсь, что да.

— Время никогда не должно было быть точным, учитывая помазание… — Его слова подавляют меня, но я не показываю этого. — Раз уж Лорд Крокан вмешался, это был знак, что пора начинать. И если бы не я, ты бы погибла, а вместе с тобой и надежда сирен.

Надежда сирен? Как я могу быть такой? Если он и слышит эти мысли, то не отвечает.

— Даже если бы я хотел вернуть тебя в Мир Природы, я бы не смог. Само твое присутствие здесь вызвало начало помазания. — Взгляд Илрита падает на мое предплечье. Я прикасаюсь к рисункам, покрывающим мою плоть. Нет… они отметили саму мою душу. — Ты станешь больше магией, чем плотью. И если ты покинешь Вечное Море уйдешь из-под вод Дерева Жизни — ты исчезнешь. Прости, но сейчас тебя нельзя вернуть в Мир Природы. Никогда.

— Ты ублюдок. — Мысль проносится в голове прежде, чем я успеваю ее остановить, но я ничуть не жалею об этом.

— Я вижу, ты нахваталась сквернословия с тех пор, как мы разговаривали в последний раз. — Он выглядит скорее забавным, чем обеспокоенным.

— Я моряк, капитан. Самый лучший во всех морях. У меня соль на языке.

— Да, да, я знаю о твоих подвигах, Виктория. — Он говорит так чертовски пренебрежительно. Но я сосредотачиваюсь не на этом.

— Откуда ты знаешь мое имя? — Я не могу вспомнить, чтобы когда-нибудь называла его.

— Я много знаю о тебе. — Илрит опускается ниже, и я вынуждена откинуться назад, иначе его грудь оказалась бы прижатой к моей. Он словно пытается поглотить меня взглядом. Когда он тянется ко мне, я понимаю, что здесь не обошлось без магии, потому что я не отстраняюсь. — Я знаю, что ты плавала по бескрайним морям. Что ты сражалась каждый отпущенный тебе час.

Он не ошибается. Но как… Его рука сомкнулась на моем запястье, над сделанной им меткой. Тысяча шепотов гудит по моей коже, погружаясь глубоко в давно не тронутые части меня. Я пытаюсь сосредоточиться. Эта связь…

— Да, — отвечает он на незаконченный вопрос, который лишь на мгновение промелькнул в моих мыслях. — И мы углубим нашу связь с помощью помазания. Ты выучишь Дуэт Проводов. И ты предстанешь перед Лордом Кроканом, пока не стало слишком поздно для всех нас.

Я собираюсь возразить, но он заставляет меня замолчать одним требованием.

— А теперь сними свою рубашку.

Глава

6

— Прости? — Я откидываюсь назад, и он отпускает меня. Мудрый выбор.

— Мне нужно будет помазать всю тебя. Я не смогу сделать это, если на тебе будет одежда.

Я складываю руки, как бы прижимая к себе рубашку.

— Ты часто просишь малознакомых дам снять одежду?

— Ты не «малознакомая» мне. — Прежде чем я успеваю возразить, он продолжает, еще более нетерпеливо: — Теперь рубашка.

У нас поединок взглядов. Молчаливая битва умов. Честно говоря, мне было все равно, что снимать рубашку. Мои представления о скромности несколько отличаются от большинства, поскольку я работаю в этой сфере. Моя команда видела меня в любой одежде и раздетой, когда возникала необходимость. Но… что-то в том, что мужчина видит меня, когда мы совсем одни… Это вызывает другие мысли, относящиеся к той реальности, о которой я не позволяла себе даже думать в течение многих лет.

Я целенаправленно хватаюсь за подол своей свободно сидящей рубашки. Если он хочет превратить это в дуэль комфорта и дискомфорта, тогда ладно, но я не позволю ему взять верх. Я сдергиваю ее.

Корсет под ней — хорошо структурированный, с завышенной грудью, и держится на месте с помощью двух ремешков. Потребовалось три примерки, чтобы сделать его абсолютно идеальным, но в итоге получился очень функциональный и удобный предмет одежды. После того, как я один раз проплыла в нем, когда моя грудь вырвалась из креплений и стала болтаться, я переоборудовалась. Я не была одарена меньшей грудью, и это непрактично и неудобно, когда моя грудь болтается при каждом прыжке и рывке по палубе.

Как только я отпускаю рубашку, ее цвет исчезает. Одежда слегка выцветает, превращаясь из цельной в не более чем контур. Смещение течения стирает ее, как будто ее и не было.

— Что за…

— Она больше не была частью тебя. Поэтому магия прежних не распространялась на него, — объясняет Илрит. — Поэтому оно не могло существовать здесь, в Вечном Море, и увяло.

Я устанавливаю связь со всем остальным, что он говорил до сих пор.

— Я жива благодаря этой магии. — Я поднимаю свое помеченное предплечье. — Она связана с этими старыми богами — теми самыми, которым ты хочешь принести меня в жертву. — Слова прозвучали достаточно жестко, чтобы его взгляд стал суровым. Хорошо. — Но