Шрифт:
Закладка:
Сейчас я приведу два примера. Вы увидите, как отличается параноидное расстройство личности от паранойи, один из видов которой – уверенность в собственной гениальности.
* * *
В одном литературном чате (да не в одном, просто я наблюдала за конкретным) общается много авторов, которые иногда кидают ссылки на новые стихи. И лишь одна девочка постоянно публикует там скриншоты со своими виршами с завидной (нет, тут нечему завидовать) регулярностью. Сказать, что она пишет из рук вон плохо, – значило бы соврать. Она пишет из ног вон плохо. Даже не на уровне школьницы. Зачем другие приняли ее в свой круг, спросите вы? Даже если не спросите, скажу: девочка хотела общаться с собратьями по перу, а те не считали себя непризнанными гениями или скрывали это, зато точно хотели помочь, научить. Но факир был пьян… Выяснилось, что поэтесса совершенно не воспринимает критику. Мир просто не понимает, как можно не восхититься ее гениальными рифмами «любовь-кровь», страдающим сбоями размером стиха (не экспериментальным, а именно корявым), банальностью образов. В общем, люди устали подсказывать и продолжили делать жест «рука-лицо» после прочтения очередного шедевра. Потом девочка обрадовала всех своим признанием в художественном таланте. И выставила на всеобщее обозрение что-то уровня садика или начальных классов. Я тогда подумала, что зря отказывалась рисовать и злила воспитательницу. Оказывается, вот такое – не позор, а искусство. Дальше – больше. Гениальный человек гениален во всем! В чате появились фото ее ювелирки из проволоки. И снова – плохо. Очень плохо. Бывает хуже, но ведь человек уверен, что вот он – космос, рубеж, дальше которого никто никогда в своем деле не зайдет. Ее проволочные творения никто не оценивал, не критиковал и не хвалил. Пара человек кивнула, мол, молодец, ищешь себя в новом. Все понимают: проблема не в том, что это пока получается не круто. Проблема в том, что девочка считает крутым любое свое начинание. Тут же приписывает себе гениальность и отказывается оттачивать мастерство. Поэтому всегда остается на начальном уровне с обидой на каждого соловья, не воспевшего ее виршей. И ведь здесь нет вины поэтессы-художницы от слова «не показывайте мне это». Это даже не ее добровольный выбор. Она не умеет ощущать себя иначе. Ее внутренний голос (назовем это так…) подсказывает: «Только бездарь может сказать, что у тебя не получилось, что можно улучшить. Он просто завидует тебе. Это плохой человек. Держись от него подальше. Пошли его в баню, в бан-лист, точнее»32.
32 У девчонки парафренный синдром, но чаще вы можете слышать другое словосочетание: «мания величия». Хотя данных и недостаточно, и мы обещали не ставить диагнозы, все равно есть основания полагать, что великим человеком она себя считает. Часто в творческих кругах (и пусть меня разорвут на дипломы сторонники литераторов) ходит миф, что им «кто-то диктует», «инопланетяне открыли тайну», «коснулась рука музы» и прочие приключения. Так вот, психиатры, любители вешать на все ярлыки, называют это «бред воздействия». Сначала идет бред воздействия, а потом бред величия. Звучит это примерно так: «Мне надиктовали, и я стал писать гениальные тексты». Помочь таким людям может психиатр и фармакология.
* * *
А вот другой пример. Пример параноидного расстройства личности.
Одна знакомая орала на меня через месяц после отправки рукописи в издательство:
– Они мне не отвечают!
Я почти пожалела об утренней встрече, но тут официант принес кофе и улучшил настроение. Мое. Не ее.
– Лида, – я перемешала мед на дне чашки, – к ним приходит много рукописей. Надо все прочитать, оценить, обсудить с коллегами. Тебе вообще обещали ответить в течение трех месяцев.
– Они специально так говорят. – Лида отодвинула свой кофе на середину стола с таким видом, будто он сделал ей что-то плохое.
– Как говорят? – одна из нас не вдупляла. – Честно говорят. Заметь, это издательство пишет всем, даже если решило отказать. Не все так делают.
Лида с лицом человека, разоблачившего наркоторговцев (я не видела таких людей, но думаю, что они выглядят именно так), наклонилась поближе ко мне:
– Я думаю, они уже отдали мой роман на переработку.
– Ты о чем?
– Они сотрудничают со своими авторами, у которых большая аудитория. Наверняка они берут идеи у писателей, которые еще не издавались, и отдают их…
– Куда? – я не верила ушам.
Сразу оговорюсь, все авторы, может быть, есть исключения, но я таких не встречала, отправляя свою первую рукопись, задаются вопросом: «А не обманут ли меня?»33. Потом собрат по перу говорит: «Ты что? Книг куча, идей куча, зачем кому-то воровать, судиться… Тем более у тебя этот файл в отправленных письмах».
33И я так делала. Я отправила рукопись по почте самой себе и заверила ее у нотариуса. Рукопись пролежала там пять лет и благополучно уничтожилась. Только потом я поняла, что написала настолько плохо, что моя книга не нужна была никому, кроме меня.
И человек успокаивается. Но здесь все было иначе.
– Сейчас какой-нибудь их постоянник перепишет мой роман своими словами, поменяет имена и какие-нибудь события. Как раз за три месяца, пока я жду ответа и не посылаю свою книгу другому издателю. А потом они скажут, что я не подошла им, и опубликуют мой немного переделанный роман под другим именем. И этот человек получит мою славу и деньги.
– Ага, все миллионы. Послушай, я знаю редактора, он очень порядочный человек.
– Тогда почему до сих пор не ответил?
– Мне тоже не сразу ответил.
Тут Лида вспыхнула:
– Это другое! Мой роман реально крутой. Его еще экранизируют. Ты не понимаешь.
Тот завтрак мы все же завершили вместе. Но я действительно не понимала, в чем проблема.
– Лид, я всегда говорю друзьям и просто знакомым: боишься, что издательство украдет у тебя рукопись, так не посылай. Нервы целее будут. Но это глупо.
Примерно на этих словах мы попрощались в тот день.
Через месяц Лида получила отказ. Но ее роман так и не вышел под чужим именем. Она отправила его на «посмотреть» одному из мастеров пера, тот довольно мягко прошелся по всей книге и дал конкретные советы по ее улучшению. Они мне показались довольно дельными.
Но Лида не стала ничего менять. Потому что нечего обижать автора и заставлять сомневаться. Она ведь была уверена, что ее не публикуют вопреки, что нет никаких
