Во Франции, наоборот, парламент ничтожен по сравнению с президентом. В США работает гибридная модель, где президент полновластен, но может стать им, только опираясь на поддержку парламента. Иначе ни один кандидат не пройдет горнило партийных праймериз, допускающих к реальным выборам.

Сейчас неважно, какая модель эффективнее. Важно, что дуализм «президент/парламент» заложен практически во всех политических моделях мира. Принятие этой модели и есть самый эффективный способ западнизации.

В любом обществе внутри правящих элит существуют противоречия, и они часто приводят не просто к конфликтам, а к полноценным гражданским войнам. Все, что мы любим и ценим в истории, — борьба за власть внутри или с внешним супостатом. Конфликт лежит в основе самой идеи политики. Без него политика становится хозяйственной деятельностью.

Обратите внимание, что все постсоветские осколки скопировали западную модель. Отличия лишь в названиях парламентов, но суть — в глубокой западнизации.

Советская государственность предполагает высокую включенность общества во все процессы госстроительства. В этом смысле практически все граждане были в той или иной форме госчиновниками. Западное же государство — герметичная система, где вопросами управления занимаются профессионалы, а общество получает от него услуги, в зависимости от места на социальной лестнице. Например, палата лордов — это институт государства, который работает только для лордов. Общее правило западного государства: чужие здесь не ходят. Отсюда — расизм, гетто в городах и жесткая социальная сегрегация на людей, у которых есть нормальная медицинская страховка, и тех, кто не может ее себе позволить.

Модели государства могут меняться, но если оно западного толка, то в центре все равно лежит идея о построении системы зависимостей и выделения правящей элиты в отдельный институт. Запад предложил идею парламентаризма, и она прижилась.

Президентская форма всегда рождается из политической борьбы. Парламент всегда стремится ограничить президента, а президент должен опираться на сторонников в парламенте. На постсоветском пространстве не так много действительно сильных президентских форм правления.

В России президентская власть родилась из расстрела Белого дома, в Азербайджане — из гражданской войны, в Белоруссии пришлось разгонять парламент. Даже в Казахстане в начале 1990-х шла острая борьба между первым парламентом и президентом.

Надо отметить, что Кравчук получил президентский пост немного обманным путем — выборы состоялись в один день с референдумом и альтернативных кандидатов не было. Естественно, такую власть Рада № 1 признавать не хотела. Поэтому с момента получения президентских полномочий он находился в конфликте с Радой любого созыва.

На Украине историческую преемственность стали искать в военной козачьей демократии XVII–XVIII веков. В этой модели президент — не полновластный автократ, а гетман — временный выбираемый вождь. Однако, декларируя козачью преемственность, по факту Украина утвердила на своей территории польскую историческую модель, в которой главную роль играют шляхетские вольности — права элиты не подчиняться государству.

Шляхетская модель — это постоянные политические кризисы, потому что сословие разрастается, а власти больше не становится. Это хорошо видно на примере разных составов Рады: становилось все больше депутатов-миллионеров, которые затем вырастали в миллиардеров, а в следующий состав приводили своих младших партнеров.

Политические элиты никогда не признавали президентскую власть на Украине. Каждый президент был поругаем к концу своего правления. Ведущую роль в этом сыграло отсутствие какой-либо вменяемой модели государства.

Принцип № 11. Выборы и государство

Несмотря на то что выборы проходят нечасто, они могут магистрально повлиять на государство. Отсутствие собственной государственной модели и активная западнизация ведут к тому, что заимствуются законы, институты, реформы.

Выборы — один из самых древних институтов, предназначенных для того, чтобы избежать реальной гражданской войны среди элит и одновременно включить в государственное строительство все общество. Конечно, с момента изобретения данного механизма правящие элиты поставили себе цель контролировать выбор общества. Идеальные выборы с точки зрения элит — согласие общества с принятым в кулуарах решением, с точки зрения общества — смена элит и продвижение во власть своих достойных представителей. Реальность, как всегда, находится между двумя идеальными крайностями.

Выборы имеют несколько уровней и этапов, не все из которых проходят на виду.

На нулевом, невидимом этапе внутри правящих элит идет распределение постов в государстве, которые разыгрываются на выборах. Мы же понимаем, что с точки зрения государства выборы — большая ярмарка тщеславия, где проходит обмен личной популярности на госдолжности и особое место в элите. Многим влиятельным людям и не нужны корочки депутата, но статус обязывает, плюс МВД и спецслужбы сразу меняют отношение. Иногда статус вице-губернатора необходим застройщику, чтобы вручную регулировать в области рынок господрядов. Бывает, округ в горсовете передается по наследству.

Нулевой этап выборов проходит вне законных норм и процедур. Здесь действуют обычаи, понятия и региональная культура. В абсолютном большинстве случаев элиты заранее расторговывают призы, и на выборах остается лишь дождаться подтверждения мнения общества, которое, как минимум в России, Белоруссии, Казахстане, Узбекистане и Азербайджане, более чем на 80 % согласно с мнением главного начальства. Русская и затем советская политтехнологическая модель «хороший царь — плохие бояре» отлично работает уже 1000 лет, поэтому проводить выборы референдумного типа на Руси — одно удовольствие для государства.

Однако иногда амбиции правящих элит не удовлетворяются кулуарными договоренностями. Например, крупных застройщиков в городе пять, а пост зама по строительству — один, как и комиссия горсовета. Трое из пяти застройщиков сколачивают альянс и поддерживают действующего мэра, который гарантирует им все посты. Двое оставшихся за бортом понимают, что партнеры их кидают, и решаются сыграть в выборы. В принципе, им не нужны никакие выборы, но ситуация конфликта сложилась так, что ставки приходится делать.

Бывает и противоположная ситуация. Очень крупный игрок, которому принадлежат, например, стратегические заводы в регионе, решает поставить своего топ-менеджера на пост мэра города, но губернатор, представляющий конкурентов, которым принадлежит вторая половина заводов, не согласен с такой ставкой.

Чем выше уровень выборов, тем выше уровень кулуарности. Рисковать большими должностями не хочет никто, а на уровне города, района и области острые конфликты продолжают разыгрываться. Правда, чаще всего это конфликты за землю, рынки, подряды, заправки и прочие объекты вожделения. В этих конфликтах нет никакой идеологии, кроме борьбы интересов, но содержание внутренней политики определяет общественный строй и хозяйственный уклад, который и формирует психологию элит. Общество не любит следить за этим уровнем политики, не понимая, что он базовый. Обыватель, особенно интеллигент, хочет рассуждать о самом высоком уровне политики, не пытаясь разобраться в том, что можно пощупать. Люди много рассуждают о власти в Кремле, но не стремятся к пониманию того, как устроена власть в районе, кому и что принадлежит: кто — в МВД, кто