— Их? Сколько их у тебя под кроватью?

— Кроме Тодда? Может быть, еще пять или шесть. — Игла прокалывает мою кожу. — Не мог бы ты сейчас помолчать, чтобы я могла сосредоточиться? Я не могу делать это и одновременно говорить о своих плюши.

— Что такое плюши?

— Плюшевые игрушки. Пожалуйста, перестань разговаривать.

Игрушки? Я снова прокручиваю в голове весь этот разговор. Да, теперь это имеет больше смысла.

Я смотрю на нее, пока она обрабатывает мой порез. Ее лицо бледное, как стена, а нижняя губа покраснела от постоянного прикусывания. На ней джинсы и простая футболка темно-синего цвета, но даже в этом повседневном наряде она выглядит безупречно. Ее руки маленькие и тонкие, а длинные ногти накрашены красным. Они не похожи на руки, привыкшие зашивать раны или работать с животными. Я снова поднимаю глаза на ее лицо — оно кажется еще бледнее, чем несколько минут назад. Ее миндалевидные янтарные глаза, обрамленные длинными темными ресницами, широко расставлены и сосредоточены на задании. Волнистые темно-русые пряди, напоминающие мне жидкий мед, покрывают ее ангельское лицо, и у меня чешутся пальцы, чтобы дотянуться и прикоснуться к ним. Не то чтобы это когда-нибудь случится.

Есть поговорка о "руках, по локоть погруженных в кровь", которая описывает таких, как я. Однако в моем случае я заслужил это прозвище задолго до того, как стал считаться взрослым в глазах закона. Сейчас? Сейчас я настолько погружен в кровь и смерть, что их запах навсегда засел в моих ноздрях. Я не посмею прикоснуться своими грязными руками к такой чистой и невинной женщине, как она, даже если просто потрогаю ее волосы. Для меня она как драгоценная картина в музее, открытая для обозрения, но помеченная латунной табличкой с предупреждением "Не трогать".

Я снова смотрю на ее губы и замечаю, что она что-то бормочет себе под нос.

— Не падай в обморок. Не падай в обморок. Черт, я забыла надеть перчатки. — Ее голос едва слышен, но я все равно улавливаю слегка истеричные нотки. — Не падай в обморок. Только не падай в обморок, мать твою.

— Разве ты не делала этого раньше?

— Нет. Я просто несколько раз наблюдала, как Летиция это делает. — Она завязывает нитку и поднимает глаза, встречаясь с моим взглядом. — Собакам и кошкам. Не людям. Почему ты пришел сюда, а не в больницу?

— Сюда было ближе.

Девушка качает головой и возвращается к работе.

— Что случилось?

— На меня напал бездомный.

Я получаю еще один взгляд, на этот раз с приподнятой бровью. Она мне не верит. Но это правда. Помимо моей квартиры в Нью-Йорке, у меня есть еще несколько мест, разбросанных по США, где я ночую в перерывах между работой. Но ни в одном из этих мест нет ощущения "дома". Нигде и никогда. Наверное, это делает меня в каком-то смысле "бездомным".

Тигренок переходит к следующему шву, осторожно сжимая кожу пальцами. Ее мышцы сжимаются, заставляя сухожилия на руках выделяться в тот момент, когда она пронзает мою кожу. Может, это из-за тошнотворного вида раны?

— Прости, — шепчет она. — У меня плохо получается. Должно быть, это чертовски больно.

Мое тело замирает. Боль и я были близкими друзьями большую часть моей жизни. Я научился отгораживаться от этого. Ее забота о том, что я буду чувствовать из-за укола, так странна.

Чтобы закрыть разрез, требуется всего двадцать два шва. Они неровные и грязные, но я не возражаю. Все испытание длилось едва ли десять минут. Надо было сделать более длинный разрез.

Тигренок убирает иглу и выдыхает.

— Мне нужно выпить.

— Ты достаточно взрослая, чтобы пить?

Она встречает мой взгляд и слегка наклоняется вперед.

— Не помню, чтобы ты спрашивал мой возраст, когда настаивал, чтобы я тебя зашивала, приятель.

— Почти уверен, что для этого нет возрастных ограничений.

— Умник. — Ее губы расширяются в маленькую улыбку. — Думаю, у нас есть несколько распечаток с инструкциями по уходу за ранами. Они для животных, но ты все равно обязательно их прочти. Я бы предложила тебе и ветеринарный воротник, но не думаю, что у нас есть твой размер.

— Что за воротник?

— То, что получают пациенты ветеринарных клиник. — Ее улыбка становится все шире, и, глядя, как она озаряет ее лицо, я словно снова смотрю на одну из тех сияющих звезд.

Я беру ее правую руку и медленно подношу ко рту. Она ахает, но не отстраняется. Мои губы касаются кончиков ее пальцев, пробуя кровь на вкус. Она выглядит такой невинной и чистой. Какого черта я делаю? План состоял в том, чтобы просто проверить ее и вернуться, как только я пойму, что с ней все в порядке. Не резать себе предплечье только для того, чтобы снова с ней поговорить. Или подумывать о том, чтобы повторить это завтра. И на следующий день после этого.

Она просто милая девушка, вероятно, из хорошей семьи, не имеющая ни малейшего представления о том, что происходит в тени грязного общества. Мне незачем искать ее, впитывать ее тепло и свет, просто чтобы украсть несколько мгновений перед тем, как вернуться к своему унылому существованию.

— Мне пора идти, — говорю я, но не могу отпустить ее руку.

Дыхание моего незнакомца касается кончиков моих пальцев, которые все еще касаются его нижней губы. Когда он сидит, наши лица находятся на одной высоте и едва ли в нескольких дюймах друг от друга. И снова меня захватывают его глаза. Я не могу избавиться от магнетического притяжения этого непоколебимого взгляда, вынужденная утонуть в его бледно-серых глубинах. Не знаю, почему они меня так завораживают. Может быть, это потому, что все остальное в нем черное — его одежда, волосы, даже воздух вокруг него кажется темнее. Его глаза — единственный свет в его мрачной сфере.

— Ты всегда носишь черное? — шепчу я.

Он наклоняет голову в сторону, возможно, удивленный моим вопросом.

— Большую часть времени.

— Почему?

— Пятна крови труднее заметить на темной ткани.

Я опускаю взгляд на свою покрытую кровью руку, которую он все еще держит в своей.

— Похоже, ты часто получаешь травмы.

— В последнее время определенно чаще, чем обычно.

— Может, в следующий раз тебе стоит обратиться в больницу.

— Почему? — Он отпускает мои пальцы. — Ты не хочешь помочь мне снова?

Я встречаю его взгляд, и дыхание застревает в груди. В его глазах что-то изменилось. Они больше не похожи на пустые раковины.