Ответная стрельба загремела часто и бестолково, оставаясь уже позади (оказывается, взбаламученная налетом хмельная мятежная братва открыла огонь на эхо, в то время как обоз был в недосягаемости), и то, что они сделали, открылось Хемету в своей простоте и разочаровало его слегка…

Когда подводы в бешеной скачке неслись на село и когда раздались первые взрывы бомб, Каромцев все еще стоял, не двигаясь и не давая никакой команды отряду. Он вслушивался и даже не отвечал, когда рядом ему говорили: «Не пора ли?» Но вот стрельба усилилась, была она беспорядочна, слепа — и он рассмеялся тому, что все выходило так, как он и предполагал, что подводы окажутся на той стороне села, прежде чем бандиты опомнятся. Он только не предполагал того, что они станут стрелять на эхо, оставленное скачущим обозом. Вот тут-то, если бы он поспешил, оказался бы под обстрелом.

— По коням! — крикнул он, прыгая в передние сани и выхватывая револьвер.

Они проскакали через все село, отстреливаясь, кидая бомбы, и на том, дальнем конце села соединились с остальными бойцами. Но удержать бандитов и уничтожить не удалось. Проскакав мимо скученного обоза на своих быстрых конях, они свернули на Ключевскую дорогу как раз в том месте, где должен был сидеть в засаде Снежков со своими бойцами. Но Снежков заблудился в кустарниках и выбрался в село только тогда, когда мятежники уже успели удрать. Снежков жутко матерился, чтобы скрыть смущение и стыд.

«Операция не удалась», — с грустью думал Каромцев. Утешением служило только то, что трофеи достались щедрые: оружие, подводы с хлебом и бараньими тушами, кинутая впопыхах одежда.

Утром он написал еще одно донесение в губцентр (теперь хоть он располагал обширными сведениями). Он писал о том, что банда насчитывает в своих рядах до тысячи человек и именует себя армией, во главе которой стоит бывший капитан Скобелкин, что в «армии» — кулаки, дезертиры, богатое казачье сибирских и уральских хуторов, что повстанцы хорошо вооружены, все на конях. Он просил направить в район Кособродов кавалерийскую часть и предлагал наладить общее командование. Судя по обстановке, писал он, необходимо придать этой борьбе фронтовой характер, а не партизанский, как это есть сейчас…

Написав, он тотчас же приказал Снежкову отправить нарочного на станцию, откуда донесение телеграфом передали бы в губцентр.

9

Если бы бабушка Лизавета про все, что она знала, рассказала отцу Каромцева, а тот сообщил бы в город, то Хемету оставалось бы только съездить и привезти к себе сынишку, которого он так упорно и безуспешно искал в городочке.

А было-то вот как: после отъезда Каромцева с Хеметом жизнь текла по-прежнему, то есть, как и прежде, Денка носил бабушке Лизавете молоко в крынке, и она ставила его под дерево, как и всегда ставила. И крынка наутро опять оказывалась опростанной, а бабушка вместо того, чтобы запрятывать ее подальше, стала ставить совсем открыто, да еще подбрасывать рядышком то пастилу из тыквы, то ягод в пестерке, то краюху хлеба. И так медленно, день за днем, она приучала мальчонку, как приучала бы бездомную собачонку, и, бывало, когда она копошилась у себя в огороде, он стоял за плетеной изгородью и наблюдал в точности, как собачонка, уже готовый приласкаться и быть послушным и верным.

Холода стали подступать, и бабушка Лизавета, выйдя однажды убирать ботву с грядок, вынесла старую свою «теплушку» и подбросила к плетню. И мальчонка унес ее, когда бабушка ушла в избу. А на следующий день он стоял уже одетый в «теплушку», но не смея еще преодолеть плетень или хотя бы сказать что-либо старухе.

А потом соседи видели, как малец с рыжими космами, немытый, звероватый в движениях, подметает дворик, сжигает ботву, с радостной яростью огнепоклонника прыгая вокруг костра.

К зиме он перебрался в избу. Бабушка Лизавета, надев ему на голову горшок, подстригла-космы, сшила новую «теплушку», отдала ему шапку и пимы, оставшиеся от мужа. И о нем в селе заговорили не иначе, как «Гришка, мальчонка бабушки Лизаветы».

А Хемет увидел его наутро, как было занято село. Он только что напоил коня и тронулся было от колодца, когда увидел сына, идущего с ведрами за водой. Хемет свернул в переулок, подождал, пока тот наполнит ведра, и тронулся следом за мальчишкой, ведя в поводу коня.

Во дворах уже скрипели сбруей запряженные кони, перед зданием нардома Каромцев, выстроив отряд, рассчитывал личный состав. И уже возчики один за другим выезжали из дворов и бойцы рассаживались по саням, когда вдруг скоком выехал на площадь Хемет и, миновав вереницу саней, остановил коня во главе колонны, где стоял Каромцев. Прислонившись спиной к передку саней, одетый в полушубок, сильно перетянутый в поясе широким кушаком, сидел мальчишка, а посреди саней, натянув вожжи, — Хемет, и вожжи, стоит заметить, как бы ограждали юного седока с той и другой стороны.

— Нашего воинства прибыло, так выходит? — сказал Каромцев, слегка теряясь. Он наклонился к Хемету: — Под пули едем, Хемет, знаешь…

— Я его нашел, — сказал Хемет. — Я его нашел, — повторил он с упорными, неподатливыми интонациями в голосе, видя, что Каромцев медлит садиться.

И тогда Каромцев махнул рукой и сел рядышком.

Сперва они ехали широким, хорошо наезженным шляхом, затем от него ответвилась дорога поуже, но тоже хорошо наезженная — в Ключевку, до которой было километров десять. Когда отъехали половину пути, Каромцев выслал вперед тройку конных разведчиков. Вернувшись, они сообщили, что дорога впереди свободна. И они ехали дальше, возницы азартно подхлестывали коней, бойцы, на ходу соскочив с саней, бежали некоторое время рядом, опять падали в сани — так солнечно и студено было в окружающем их пространстве, такой незыблемый покой чудился в каждом звуке, в мерцании белого снега! Каромцев, глядя на бойцов, тоже соскочил с саней и побежал рядом, и мальчишка рассмеялся и вскинулся с места, но тут Каромцев под взглядом Хемета прыгнул в сани. Он прыгнул неловко, повалился, задирая полушубок, и когда умащивался удобнее, взглянул назад и увидел много конных. А когда отряд стал поворачивать на развилке, за конными мелькнул и обоз. Каромцев скомандовал развернуть сани с пулеметами, а бойцам залечь. Но мятежники свернули на параллельную дорогу и, вроде бы не замечая бойцов, продолжали движение: теперь, кажется, они ехали побыстрее, чем прежде. И тогда только Каромцев сообразил, что они торопятся первыми войти в село, потому что здесь, заварись каша, кавалеристам было бы трудно действовать. Иное