Шрифт:
Закладка:
– Впечатляет, – произносит он. – Спасение в этой крошечной штуковине.
Стоя позади него, Керри улыбается мне.
– Удачи тебе с завтрашним экзаменом, – говорю я и добавляю, – вам обоим.
Уходя, я осознаю: мне вообще-то не следовало знать, что у нее завтра экзамен.
Позже Керри звонит в нашу дверь. Открывает мой отец – здесь нет необходимости в уловках, к тому же, если бы она бросала камни, это активировало бы сигнализацию, напрямую подключенную к полиции Сассекса.
Мы начинаем раздевать друг друга, едва добравшись до домика. Теперь мы делаем это без труда. Мы занимаемся сексом так интенсивно, будто каждый раз помечаем принадлежащие нам территории. Моя. Мой.
После этого она проводит пальцем по линии моих мышц.
– Впечатляет, – произносит она, подражая словам Тима.
Мне хорошо, потому что, похоже, Тима нужно пожалеть, а не видеть в нем угрозу.
На следующий день папа отвозит меня на тренировочную площадку. Забавно, у него никогда не было на это времени, пока я был ребенком.
Холодный дождь затекает мне за воротник, пока я пересекаю автостоянку, стараясь унять дрожь. Бета-блокаторы замедляют работу сердца, поэтому я сильнее чувствую холод. Но сейчас все это не имеет значения.
Полдень, так что поле пусто, но мне интересно, будет ли кто-нибудь из моих товарищей по команде болтаться поблизости. Я представляю, как шучу в раздевалке, точно нью-йоркский коп, которому вернули его значок.
Зеленые пластиковые конусы сложены рядом с воротами. Я знаю каждый сантиметр этого поля: болотистые участки, где тренер заставляет тебя отжиматься по локти в грязи, если считает, что ты недостаточно стараешься. Места, откуда я забил несколько своих самых ослепительных голов на тренировках.
Я думаю, они могли бы провести испытание. Это поле покажет им, остаюсь ли я по-прежнему Джоэлом Гринуэем, самородком из Dolphins.
Или никем.
Когда я вхожу в унылое здание, из ниоткуда появляется Коули.
– Дай-ка мне рассмотреть тебя, Чудо тысячелетия! Хм, лучше, чем когда я видел тебя в больнице, это точно. Как ребра, Джоэл?
Джоэл. Лучше бы он не называл меня по имени.
– Все зажило, тренер. Умираю от желания вернуться ко всему этому. Даже к хозяйственным работам. У моих профессионалов будут самые чистые ботинки, и сортиры будут сверкать, как никогда раньше.
Он ведет меня в зал заседаний. Я ожидаю увидеть физиотерапевта или медика, но вместо них рядом со шкафом с трофеями стоит Лэнс Росситер. Председатель никому не нравится, однако деньги, которые он заработал на телекоммуникациях, помогают нам неуклонно подниматься вверх по лиге. Я никогда с ним не разговаривал.
– Мистер Росситер!
Он пожимает мне руку, его кожа прохладная и блестящая, как кожзаменитель.
– Рад видеть тебя снова, малыш. Заставил нас всех немного поволноваться. И ты, возможно, сталкивался с Дианой из отдела по связям с общественностью?
Худая блондинка тянется через стол, чтобы пожать мне руку.
– Садись, – предлагает Росситер, выдвигая стул. – Печенье?
Тарелка завалена дорогими бисквитами, завернутыми в золотую фольгу.
– Не для меня. В данный момент я увеличиваю потребление белка, чтобы поддержать рост мышц, снова готовых к тренировкам.
Когда я оборачиваюсь к Коули, он слабо улыбается мне.
Росситер хлопает в ладоши.
– Итак, Джоэл, мы хотели поговорить с тобой кое о чем особенном. Идея Коули, так что я передам слово ему.
– Когда ты… заболел, я почитал об этом и не мог поверить, что среди людей, у которых проблемы с сердцем, такая низкая выживаемость. Только пятеро из ста в некоторых частях страны!
– Вот почему я – чудо тысячелетия, – отвечаю я.
– Но большее количество дефибрилляторов может все изменить, – продолжает Коули, как будто это для меня новость. Да, именно поэтому у меня есть свой личный.
Росситер и пиарщица кивают, как куклы из «Маппет-шоу».
– Мы начнем с нашей местности, с тобой в качестве публичного лица. Ну, каково? Звучит? – Коули выжидающе улыбается, как будто меня выбрали в основной состав на эти выходные.
– Здорово. Я имею в виду – все что угодно, чтобы спасти жизни, верно?
Росситер встает.
– Превосходно. Я оставлю вас, ребята, обсудить детали. Диана напишет пресс-релиз о том, как ты рад оставаться вовлеченным в дела клуба, который любил, и так далее. Мы покроем все расходы…
Его голос, казалось, затихал, пока мой мозг обрабатывал предыдущее предложение. «Оставаться вовлеченным».
– Мистер Росситер, я буду рад принять участие, если это не помешает мне вернуть свою физическую форму.
– Конечно, конечно. Это не должно противоречить посещениям больницы и тому, что ты будешь делать дальше. Может быть, мы могли бы участвовать в процессе или что-то в этом роде?
Он надевает пальто. Я тоже встаю.
– Я возвращаюсь, чтобы присоединиться к команде. Это то, к чему я стремлюсь.
Я знаю, что людей все время исключают. 99 % не получают оценки из-за травм, отношения или отсутствия таланта. Но все это не про меня. Вся моя жизнь была направлена на то, чтобы убедить окружающих: я – тот самый один процент.
Росситер мгновение пристально смотрит на меня.
– С металлической коробкой в животе? Даже если бы мы захотели, наши страховщики взбесились бы.
– Но я теперь неуязвим. Я переживу всех вас.
Врач сказал, что, когда мне будет девяносто и я буду на пороге смерти, кому-то действительно придется отключить эту штуку, иначе она просто продолжит посылать импульсы, возвращая меня к жизни.
Росситер вздыхает.
– Сынок, ты знаешь, с какой скоростью летит футбольный мяч? У Дэвида Херста четыре года назад – 114 миль в час. Это катапультировало бы твой чертов кардиостимулятор из грудной клетки, и он перелетел бы половину стадиона.
– Врачи должны были сказать тебе, Джоэл, – вмешивается Коули.
Я чувствую, как внутри меня нарастает что-то горячее, как лава. Ярость.
Ярость от того, что́ они сказали; ярость из-за решения, принятого без меня; ярость от всего, что случилось со мной.
– Нет. Я бы не согласился на операцию, если бы они это сделали.
– Вероятно, ты забыл, – добавляет Коули. – Твой отец сказал нам, что порой твоей памяти нужна помощь.
Мне хочется разорвать швы и выдернуть гребаный ИКД, чтобы показать им, что я готов на все ради своего шанса.
Росситер натягивает кожаные перчатки, дурацкие, с дырками сверху, как будто он так напрягается, когда водит машину, что у него потеют руки.
– Джоэл, я так же разочарован, как и ты. Ты был одним из самых талантливых игроков, которых я когда-либо встречал. Но выше нос, парень. Подумай немного о кампании. Не обязательно играть, чтобы сохранить футбол в своей жизни.
Я не двигаюсь, когда он уходит, и Коули следует за ним.
– Они никогда не говорили мне, клянусь, – обращаюсь я к Диане. – Мне никто не говорил.
Она пожимает плечами.
– Врачи никогда не говорили моей тете, что она умирает. Никто не хотел быть тем, кто произнесет это вслух.
Неужели я и впрямь единственный человек, который не понял? Моя жизнь действительно закончилась в 1999 году. Тим и Керри не имели права вмешиваться, они должны были дать мне умереть, вместо того чтобы колотить по мне! А еще хуже, что…
Керри настояла на том, чтобы я согласился на ИКД. Конечно, она не могла не понимать, что жизнь без футбола станет похожа на смерть. С таким же успехом я мог бы быть призраком.
Они должны позвонить моему отцу, потому что он собирался забирать меня. Я не могу смотреть на Коули. Вернувшись домой, я испытываю только одно желание – спрятаться подальше. Я даже не иду в домик, а отправляюсь в свою старую спальню, на стене которой развешаны мои плакаты и подписанные программки.
Приходит Керри, и я прошу папу, чтобы он ее не впускал.
– Скажи, что я устал и позвоню ей утром.
Я слышу, как они стоят на пороге: она что-то возражает, он повторяет одни и те же реплики тоном, которым разговаривает по телефону с подружками, которые ему надоели.
Когда он наконец закрывает дверь, это выглядит так, будто она захлопывается перед единственным человеком, которого я действительно люблю.
31 мая 2000 года
17. Керри
Я возвращаюсь домой, но не могу уснуть.
Все кончено.
Но так не должно быть! Потому что это означало бы конец света.
Мое тело
