— Но тогда нам нужен режиссер, разве нет?

— Поверьте, поставить спектакль — дело ерундовое, а вот сделать хорошие и безопасные спецэффекты… Да, господин Пшикс?

— Да, — отозвался молодой человек, который, в отличие от Шляпса, был готов к беседе. — Мне важнее всего знать, где конкретно вы хотите устроить представление — ну, где будет ваша сцена. Просто вся техника обычно находится как раз под сценой…

— А мы что, будем делать это дома, прямо здесь?

Повисла неловкая пауза, и все — даже Бальзаме, жутко занятый какими-то каракулями — взглянули на Аллигорию Крокодилу. Та поняла, что сказала что-то не то, и тут же дернула плечами — где-то на другом конце города этот жест точно отозвался небольшим землетрясением.

— Ах, конечно, конечно! Что это я, действительно… Простите, просто столько лет прожила без мужа, и мне так непривычно.

— Соболезную, — зачем-то бросил Глиццерин. Его нельзя винить в том, что эта фраза стала катализатором тирады слов из уст хозяйки дома.

Можно было бы приготовиться выслушивать трагическую историю об утрате любимого мужа и нежелание становиться чей-либо женой еще раз — но это вовсе не то, о чем решила рассказать Крокодила. Все не так уж трагично, да и вообще, к чему этот лишний трагизм везде, где только можно?

Крокодила сказала одним словесным массивом, выстрелив сразу всеми звуковыми ракетами, которые были в запасе:

— Ох, нет, что вы! Нечему тут соболезновать. Мы с Омлетте́ разошлись по обоюдному согласию, когда поняли, что друг-другу ну совсем не подходим. Случилось это где-то… не скажу точно, но недели через две после нашей свадьбы.

Это был передел одного монолога Аллигории Крокодилы.

— Ладно, — закрыл тему Честер Чернокниг, которому не терпелось перейти к делу. — К господину люминографу просьба проще — нужно будет, конечно, сделать люминки жениха и невесты, и всех гостей… желательно, по несколько штук. И еще обязательно запечатлеть банкет и спектакль!

— Не хочу вас огорчать, — вздохнул Шляпс. — Но, для начала, спектакли с эффектами на люминках выходят плохо — в этом я уже убедился. Это первое. А второе… ну, это выйдет не очень дешево — я конечно не скряга, но алхимический порошок и карточки…

— Конечно, все ваши услуги будут оплачены. Главное, чтобы было много дыма… Кстати, говоря о дыме, — Честер повернулся к хозяйке дома. — Я решу вопрос со свечками в ближайшее время.

— Простите, — подал голос пиротехник. — Но мы так и не решили, где будет сцена, а это очень важно…

В этот момент в зал вошла заспанная Октава, все еще потирающая глаза — увидев кучу незнакомых людей, она замерла в дверях и тут же развернулась, собравшись спать дальше — теплая кровать, еще не успевшая остыть, так и манила вернуться.

— Октава! — окликнула ее Аллигория. — Как хорошо, что ты проснулась! Мы тут немного заняты с господином Чернокнигом, можешь показать нашему гостю дом? Ему надо решить, где будет сцена.

— Мам, ну почему я… — начала девушка, но в этот момент посмотрела на того самого гостя. Коварная память, которая обычно сохраняет все, что не надо, вывела в сознание воспоминание вчерашнего вечера.

То же случилось и в голове Глиццерина Пшикса, и тот прямо-таки подскочил со стула.

— А, да, конечно. Думаю, это не займет у меня много времени, и это очень даже нетрудно. Эээ…. Идите за мной, господин.

Будь пиротехник чуть более романтичен, он бы не вышел из зала, а выпрыгнул из него, попутно насвистывая лирическую мелодию. Но с его головой все было в порядке — посему Пшикс так делать не стал, хотя люминографу действия пиротехника все равно показались каким-то странными.

— Так вот, — почесал усы Честер. — Вернемся к люминкам и платью…

Шляпс хотел возразить, что они уже решили этот вопрос — но даже рта не успел открыть.

— Мне кажется, или мы где-то виделись… — шепнул пиротехник, как только они с Октавой оказались в коридоре.

— Если бы мне не казалось так же, я бы не стала показывать вам дом и пошла бы спать дальше, — ответила девушка. — Кстати, не считаю правильным продолжать эту беседу, не зная имен.

— А. Глиццерин Пшикс. Можно просто Глиц.

— Хм, ладно. Октава — само собой, Октава Крокодила, — девушка резко остановилась. — Мы с вами встретились…

— Вчера вечером на улице, да.

— Повторюсь с вечера — смотрите, куда идете, вы опять чуть в меня не врезались, — Октава вновь зашагала. — Так что вам надо показать?

— В этот раз вы тоже пытаетесь меня оттолкнуть?

— Что?

— А, нет, простите, мысли вслух. Что показать… Ну, допустим, самое просторное помещение, из которого можно попасть в подвал — если он у вас конечно есть.

— Странный вопрос. В любом доме есть подвал, тем более — в таком огромном. Идите за мной.

Они спустились вниз по той же лестнице, по которой Диафрагм с Честером еще недавно взмывали вверх, и завернули в большой, сияющий — как, собственно, и все остальные — зал. Тут было слишком уж пусто, что в реалиях дома Крокодилы казалось скорее нормой, чем отклонением от нее.

— Вот. Здесь есть люк в подвал, но я совсем не помню, где он — хотя, найти его будет не проблема…

Пшикс пропустил это замечание мимо ушей — те на какое-то время перестали воспринимать внешние шумы, и пиротехник погрузился в себя. На грудь давило какое-то странное жгуче-нервозное чувство, все внутри напряглось под давлением, словно бы он стал водонапорной вышкой, из которой вот-вот должны начать откачивать какую-то эмоцию — Глиццерин догадывался, какую, но наверняка предположить боялся.

— А, простите, — очнулся он. — Что вы говорите про подвал?

— Вы тоже это чувствуете, да? — бросила Октава.

— Что? — вновь растерялся Пшикс.

— Ну, что-то такое странное… внутри. На груди.

— А. Да… И вроде как догадываюсь, что это.

— Я тоже. И мне это совсем не нравится.

— В самом деле? — лицо пиротехника слегка поплыло. — Разве это должно быть неприятно?

— Нет, приятно. Просто это… нерациональноНеправильно. Вот так вот брать и…

— Влюбляться? — закончил мысль Глиццерин и еле-заметно покраснел.

Любовь с первого взгляда — штука страшная и, что самое ужасное, совершенно непонятная. Но за миллионы лет эволюции механизма противостояния так и не выработалось — по крайней мере, не у всех, некоторые стали просто игнорировать это чувство, и рано или поздно оно выдыхалось. Все газики любви испарялись, и эта розовая газировка, ненароком оставленная открытой, становилось невкусной, после чего выливалась в раковину.

И надо было найти дурака, который воспринял бы какую-то там непонятную «любовь с первого взгляда» всерьез. Или дураков, если поддавались оба полюса магнита «мужское-женское».