— Явку с повинной предлагаешь? — ухватил самую суть Хрунов. — Сами разберемся!

— Будем считать, что мы пришли к пониманию. Раз так, то позвольте откланяться. И напоследок: вам господин Голубцов лучше годик — другой в Барнауле не показываться. На сей раз вы так легко не отделаетесь. Собственно в связи с вновь открывшимися обстоятельствами барнаульцы предлагали вас арестовать и хорошенько допросить, но я пообещал, что лично прослежу за вами и обязательно арестую, если вы будете замечены в противоправных деяниях. И уверяю вас так и сделаю — прослежу и арестую.

С этими словами Жернаков покинул «кабинет для деловых встреч». После ухода сыщика Хрунов еще некоторое время смотрел на дверь. Потом налил себе и Голубцову коньяка выпил и, закусывая, спросил:

— Ты чего на легавого накинулся? Совсем страх потерял?

— Так он же ничего не сделал, чтобы деньги сыскать.

— А вот тут ты Ефим не прав. По-моему, он только тем в Барнауле и занимался, что деньги украденные разыскивал. И очень сильно на тебя рассердился, когда понял, что ты по глупости все концы обрубил, попытавшись разобраться с Сычом. Неужто, ты и вправду думал, что, найдя денежки, он их нам отдаст?

Голубцов пожал плечами и, взяв рюмку, выпил. Наблюдавший за ним Фрол Никитич вдруг засмеялся и заявил:

— Вижу, что надеялся. И совершенно зря. Мнится мне, что он и за дело-то взялся, чтобы наши денежки найти и прикарманить, но не вышло. А тут ты с претензиями, вот он и разозлился. Теперь ходи да оглядывайся.

— Тебе хорошо говорить у тебя денег курам не поклевать, а мне за всё платить придется.

— Вот оно что! Ладно, черт с тобой. Считай, что долг за тебя легавый отработал, понятно теперь, что отсюда ниточка тянется. Этот Драный, кто он такой?

— Помнишь Парамона Сивцова? Драный у него на подхвате был. Мы его тогда не смогли разыскать, ну и плюнули, невелика птица. Два года его было не видно, не слышно и надо же объявился.

— Что ж ты мне, тогда говорил, что с Сивцовым вопрос решен? — недобро прищурился Фрол.

— Так оно и есть. А Драный это так — мелочь, видимо пристал к кому-то, вот и шестерит.

— Ладно. Разузнай тогда, с кем тот Драный теперь хороводится. Про сбежавшего Гребня и его дружков среди бывших сидельцев поспрашивай, вдруг кто-то знает, куда они могли скрыться. С Сорокопудом, боровом жирным, разберись окончательно. Устрой ему несчастный случай.

— А с этим кержаком, что делать?

— Пока ничего. Сначала разобраться надо, что за гусь и кто за ним стоит. Старообрядцы народ серьезный и главное деньги приличные у них имеются. Если с нашими вражинами стакнутся, нам кисло будет. Я на днях уеду, но перед отъездом поговорю кой с кем, может, что и разузнаю, но и ты не спи, подпинывай своих, а то разжирели, мышей не ловят.

Голубцов хмуро кивнул:

— Понял, сделаю.

— Ну, раз понял, то иди, работай.

Вечером, сидя за столом и догоняясь водочкой, Ефим Голубцов в который раз прокручивал в голове рассказ Жернакова, о барнаульских делах. В отличии от Фрола он не поверил, что Сорокопуд причастен к его ограблению. Конечно, в свое время Фрол перехватил у Сивкова пару золотоносных участков и тот этого не забыл. Но кто Сорокопуд, и кто Хрунов? К тому же с тех пор прошло более четырех лет. И потом, Голубцов за это время, в тайне от хозяина, переправил через Сорокопуда в Китай больше пяти фунтов золота. Конечно не сам связывался с ним. Покойник Устин Коноваленко возил золотишко. Да и нету у Сорокопуда людей способных на столь дерзкое ограбление. Так — шваль мелкая. Выполнять приказ Хрунова насчет Сорокопуда он не собирался. Если тот спросит, то он выложит весь расклад по Сивкову.

А в общем, Голубцову не нравились изменения, которые в последнее время произошли в характере Фрола. Тот всё больше и больше стал походить на купцов — скоробогачей, которым их богатство в голову ударило, и они чудили не по-детски, не зная, что с тем богатством делать. Голубцов знавал таких и все они плохо кончили. Кто разорился, кого в желтый дом родственники свезли, а один так сам застрелился, а может и не сам, помогли болезному.

Вот и Фрол Никитич пустился по этой проторенной дорожке. Один дворец, что тот затеял строить посерёд тайги, чего стоит. Так он еще и визитки себе золотые завёл. Раздает их направо и налево. А что он творит в столицах? Или вот, легавому десять тысяч отвалил и не поморщился. Нет, конечно Жернаков кое-что в Барнауле накопал, но за такие деньги мог бы и разыскать варнаков, что его, Голубцова, обнесли. Хотя, пожалуй, прав Фрол насчет легавого, если и нашел денежки Жернаков, то наверняка себе присвоил. Ефим со злостью ударил кулаком по столу и боль, от ушибленной руки, несколько отрезвила его.

Ладно, с Жернаковым ему не тягаться, мало того, что тот сам по себе мужик крутой, так за ним ещё закон и немаленький казачий клан его родни. А вот к этому кержаку Щербакову стоит присмотреться внимательно. Тем более он вон как с Рябым связан. Голубцов давно хотел на Рябого выйти, минуя Голована. Уж больно тот хитёр и жаден. Даже удалось через верного человека завербовать одного из бандитов. Но тот так и не появился в условленное время, видимо в тайге сгинул и, судя по всему, там же и вся банда осталась.

А что если Рябой на этого кержака нарвался, и тот его, перед тем как кончить, поспрашивал⁈ Рябой и выложил всё. Трудно чего либо утаить, если тебя правильно спрашивать будут. Похоже, неспроста этот кержак в Барнаул приезжал и Голован может не сам помер, помогли варнаку. А это означает, что и про него, Голубцова, может быть тому кержаку известно. Внезапно вспомнились слова Устина, который будто бы слышал, как один из грабителей говорил, что надо жирному кишки выпустить. Если Устин не врал, а он точно не врал, кишки выпустить хотели ему, Ефиму Голубцову.

От этого предположения в животе его похолодало. Пришлось срочно выпить, а потом еще. Наконец, пробормотав: «Посмотрим кто кому кишки выпустит», Ефим, не раздеваясь, завалился спать. Под утро приснился ему сон. Молодой парень в