Шрифт:
Закладка:
– Кто б мне сказал, что я понравлюсь военному!
– Я не военный.
– Ты же служишь при армии.
– А ты служишь в автомастерской. Разве ты механик?
Это была безумная любовь. Они мало о ней говорили, потому что сказать тут было особо нечего.
– Что ты во мне нашел?
– А ты во мне?
Стоило им встретиться, и чудо всякий раз повторялось. От прикосновений летели искры. От поцелуев кружилась голова.
– Есть же отели, – говорили им.
Они знали. Но знали они и то, как необходим каждый этап каждый день. Мимолетное расставание предполагало прощание, мимолетная встреча – бесконечные излияния. Они ничего не могли с этим поделать. Любовь не синекура.
Знакомые успокаивали их: “Это у вас пройдет. Страсть – штука временная”. Расходились только в сроках: им пророчили от двух месяцев до трех лет такой лихорадки. “Все потихоньку уляжется”, – утверждали доброжелатели.
Странным образом Флоран с Норой, полные профаны во всем остальном, сразу поняли, что доброжелатели заблуждаются. Спорить не хотелось. Когда они оставались вдвоем, Флоран говорил Норе:
– Им не понять.
Обреченные или избранные? Им было все равно. Они полностью принимали свою судьбу.
– Будем жениться? – спросил он.
Ничего общего с традиционным “Выходи за меня замуж”.
– Да, – ответила она так же просто, как будто он обсуждал с ней расцветку штор у них в спальне.
Объявили о бракосочетании: свадьба состоится 26 февраля.
– Подождите до весны, – советовали им.
– Зачем?
Дата была назначена.
* * *
Они поселились в маленьком домике. Жизнь вдвоем приводила их в восторг. Утром Флоран отвозил Нору в автомастерскую, а сам отправлялся на службу. Оба трудились со всей добросовестностью, каковой и были известны. Эпоха мобильных телефонов еще не наступила. Когда у мужа заканчивался рабочий день, он звонил жене в контору. Она ждала его звонка с замиранием сердца.
Вечер превращался в череду сказочных удовольствий. Они гуляли в полях. Открывали самое лучшее вино. Вместе готовили ужин. С наслаждением ложились в кровать. На работу приезжали заспанные.
Прошло три года. Они по‑прежнему парили в небесах. Доброжелатели изнемогали.
– А что, если вам завести ребенка?
– Зачем?
– Разве не для этого существует любовь?
Им такое в голову не приходило.
Вскоре Нора забеременела. Люди вздохнули с облегчением. Втайне от супругов они обменивались кое‑какими трезвыми соображениями:
– Наконец‑то уймутся.
– Сосунок – верное средство положить конец медовому месяцу.
Беременность удвоила их пыл. Восхищенные новизной, влюбленные пустились в эксперименты.
В комментариях недостатка не было:
– Да пусть потешатся! Еще пара месяцев – и свободе конец!
– Мы с Жильбером постоянно ссоримся с тех пор, как родился ребенок.
– Вот узнают, каково это – усталость, бессонные ночи.
Тринадцатого ноября 1973 года Нора родила девочку и назвала ее Тристана.
– Похожа на тебя, – сказала она новоявленному отцу. – Бледная, светленькая, копия ты.
Потрясенные родители вернулись домой, как только это стало возможно. Комната для ребенка была готова – рядом с их спальней.
Тристана оказалась плаксой. Флоран и Нора по очереди бегали к ее кроватке. Совали бутылочку, носили на руках, не знали, что делать.
Они посоветовались с педиатром, и тот изложил им тогдашнюю непреложную заповедь:
– Не подходите к ней. Если бежать на каждый писк, она будет плакать еще больше. Вы ее избалуете.
Неудобство заключалось в том, что через перегородку было слышно, как девочка надрывается от крика – не обращать внимания не получалось. Однажды ночью Флоран схватил малышку двух недель от роду и твердо сказал:
– Тристана, ты вроде бы пошла в меня, и я говорю тебе: прекрати. Мама тебя любит, я тебя люблю, все в порядке. И хватит вопить.
Он вернулся в постель.
– Круто ты с ней обошелся, – прошептала Нора.
– Думаю, она меня поняла.
Девочка не плакала больше никогда.
* * *
Молодые родители стали еще счастливее. О младенце они заботились, когда это требовалось, а в остальном все шло как прежде.
Нора скучала в декрете. Она любила ребенка, но не понимала, как с ним общаться. Когда Флоран приходил с работы, снова начиналась настоящая жизнь.
Отец целовал девочку в кроватке, ворковал с ней минутку, а потом говорил:
– Пора спать, миленькая.
Он закрывал дверь ее комнаты и возвращался к своей возлюбленной.
– Она такая послушная, наша Тристана!
– Я нашла ей место в яслях. Когда мой декретный отпуск закончится, я буду относить ее туда каждое утро.
– А не рано ли в полгода в ясли?
– Да нет, все так делают.
Нора стеснялась признаться, как ей не терпится наладить эту новую жизнь. Когда ей казалось, что она недостаточно пылко относится к дочери, молодая мать успокаивала себя тем, что муж тоже не проявляет чрезмерных эмоций. Такой потрясающий мужчина не мог ошибаться. При этом она искренне любила дочь – просто не знала, “что с ней делать”.
“Все будет хорошо, когда девочка подрастет”, – говорила она себе.
Прошли оставшиеся месяцы декрета. Нора с радостью вернулась на работу.
Тристана обожала ясли. Здесь она никогда не оставалась одна. И ей не приходилось молчать за закрытой дверью. За ней ухаживали очень добрые женщины, они с ней разговаривали. Вокруг были и другие дети, но они не мешали. Конечно, до идеала далеко, отсутствовали папа и мама. Но и дома они не то чтобы ощутимо присутствовали.
В яслях Тристана чувствовала, что существует. Спать было необязательно. В результате она спала лучше.
Как‑то раз одна из этих женщин сказала ей:
– Ты никогда не плачешь. Таких просто не бывает!
Тристана, которая еще не освоила речь и не могла ответить, удивилась ее словам.
Если бы она умела говорить, то сказала бы:
– Папа запретил мне плакать, потому что это плохо.
Загадка так и не разрешилась. Другие дети плакали, и никто не приказывал им замолчать. Тристана испытывала острую потребность заплакать, но не могла.
Вечером за ней приходила мама и вроде бы радовалась, что снова видит дочь. Тристана улыбалась, мама улыбалась. Все было к лучшему в лучшем из миров. Папа ждал в машине.
– Моя миленькая! – восклицал он.
Обратная дорога была одним из прекраснейших моментов дня. Тристана чувствовала себя членом семьи. К сожалению, дорога занимала всего пятнадцать минут.
Дома ее опять ожидали бесконечные расставания.
Мама или папа купали ее. Потом кормили. Затем наступал страшный момент. Ее укладывали спать и, главное, закрывали дверь к ней в комнату. Это было тем более ужасно, что Тристана слышала родителей, которые были так очевидно вместе. Она не ревновала, не завидовала и вовсе не была
