этим я неоднократно сталкивался в Окленде. Я мог сидеть в ресторане или кафе, а птицы просто летали вокруг, более или менее незаметно садясь на спинки стульев людей, клевали крошки под столами, и никто не обращал на них ни малейшего внимания. Это было странно, но удивительно и чудесно. Однажды вечером, ужиная с Энтони и его женой Кирой в их доме, я рассказал о своих наблюдениях, и мне показалось, что оба они растерялись, как будто сами не обращали на это внимания или не знали, что это был уникальный феномен Киви[49]. Их реакция была трогательной, хотя я и не мог сформулировать почему. Я думаю, это было связано с восприятием Новой Зеландии не только как места необычайной природной красоты, но и как места, сохранившего невинность (мое восприятие определялось отчасти испорченным, колониалистским взглядом на мир). В общем-то, прошло не так уж много времени с тех пор, как птицы действительно были полновластными хозяевами этих мест, и было похоже, что они еще не совсем приспособились к новому порядку. Я уже начинал понимать, как именно Новая Зеландия создавала у путешественника ощущение, что он прибыл в место, которое одновременно было узнаваемым для англоязычного Запада и в то же время миром до грехопадения. Здесь можно было перекусить в знакомом Nando’s, пока маленькие безобидные и ничего не боящиеся птички садятся на стол.

На следующий день я отправился в галерею в центре Окленда, чтобы взглянуть на новые работы художника Саймона Денни. Мы с Энтони много говорили об этой выставке, затрагивающей наши общие увлечения, а также в этом проекте с самого начала участвовал сам Энтони. Он как-то написал несколько восторженных рецензий о работе Денни, и завязалась переписка, которая в конечном счете обернулась сотрудничеством. Свою роль в проекте Энтони охарактеризовал как «журналист и философ-исследователь в одном лице, следующий за идеей и идеологией». Название выставки «Парадокс основателя» перекликалось с одной из глав книги Питера Тиля «Ноль к одному: заметки о стартапах, или Как построить будущее», увидевшей свет в 2014 году. Так же как и пространное, излишне детализированное эссе, которое Энтони написал для каталога, выставка была посвящена тому будущему, которое хотели построить технолибертарианцы Кремниевой долины, подобные Тилю, и месту Новой Зеландии в этом будущем. «Суверенный индивид» стал центральным элементом выставки.

Когда я добрался до галереи, Саймон Денни – его Энтони описал мне как «своего рода гения» и как «лицо пост-интернет-искусства»[50] – вносил последние штрихи перед открытием выставки. Это был приятный, несколько чудаковатый человек лет тридцати пяти, уроженец Окленда, много лет проживший в Берлине, и заметная фигура в международной арт-среде. Он рассказал мне о концепции выставки. Строилась она вокруг игр в виде скульптур и инсталляций и воплощала два разных политических видения будущего Новой Зеландии. Светлое и просторное пространство первого этажа было заполнено тактильными, материальными игровыми экспонатами – импровизациями на темы дженги, Operation и твистера[51]. В основу всех этих работ – обобщенных и спонтанных идей, связанных с игрой, – легла недавняя книга под названием «Новозеландский проект» (The New Zealand Project) молодого мыслителя левого толка по имени Макс Харрис. В труде он исследовал влияние представлений маори об обществе на коллективистскую политику современной цивилизации.

В подвале с низким потолком, похожем на подземелье, посетителей встречали экспонаты и инсталляции, идейное наполнение которых коренилось в совсем ином понимании игры – более интеллектуальном и регламентированном правилами. Основой для них послужили ролевые стратегические игры, особенно любимые технологами Кремниевой долины. Это было видение будущего страны «от Тиля».

Психологический эффект от дислокации был мгновенным: наверху можно было дышать, все было ясно видно, но как только вы спускались вниз, в подвал, на вас давили низкие потолки, отсутствие естественного света, апокалиптическая темнота, запечатленная в изощренных, детально проработанных инсталляциях Саймона.

Этот мир Саймон знал очень хорошо. В его искусстве пугало то, что он позволял нам видеть мир не снаружи, а изнутри, и это требовало определенного уровня близости – в том числе и с людьми, чья политика вызывала у него отвращение. В этом смысле в подходе Саймона к работе было что-то от журналистики.

Накануне вечером, за кружкой пива на кухне Энтони, Саймон рассказал мне о званом обеде, на котором он был в Сан-Франциско в начале этого года, в доме знакомого технаря. Там было полно нуворишей из Кремниевой долины, сказал он, много «блокчейн-предпринимателей». Тут и там мелькали бейсболки MAGA[52], в воздухе витало ощутимое волнение по поводу Трампа и великого перелома, который он, как тогда казалось, собой олицетворял. За плечами этих людей стояло хакерское прошлое, их взгляд на мир возник из глубины феномена лулзов[53]. Это было, как если бы новый президент натравил абсолютного тролля на либеральный истеблишмент. За ужином рядом с Саймоном сидел человек по имени Кертис Ярвин, который на деньги Тиля основал компьютерную платформу Urbit. Всякому, кто проявлял нездоровый интерес к наиболее потаенным закоулкам онлайн-ультраправых, Ярвин был известен как блогер Менциус Молдбаг. Молдбага можно назвать интеллектуальным прародителем неореакции – антидемократического движения, которое выступало за белый националистический олигархический неофеодализм и которое нашло свой небольшой, но влиятельный электорат в Кремниевой долине. Оно было создано для самопровозглашенной когнитивной элиты и ею управлялось.

При всей запутанности и скрупулезности описания предлагаемого мироустройства «Парадокс основателя» явно черпал вдохновение в тревожном очаровании утопического будущего. Таким его видели технолибертарианцы Кремниевой долины. Центральным экспонатом выставки была настольная стратегическая игра под названием «Основатели». Она опиралась на эстетику, а также явно колонизаторский язык и цели «Колонизаторов», очень популярной стратегической настольной игры с одновременным участием многих игроков. В сопроводительном тексте и ярких иллюстрациях «Основателей» требовалось не только избежать апокалипсиса, но и получить от него выгоду. Сначала вы приобретали землю в Новой Зеландии с ее богатыми ресурсами и чистым воздухом, вдали от хаоса и экологической разрухи, охватившей остальной мир. Затем вы переходили к систейдингу[54], либертарианскому идеалу строительства искусственных островов в международных водах. В этих плавучих утопических микрогосударствах богатые технологические новаторы могли бы свободно заниматься своим бизнесом без вмешательства демократических правительств. Тиль был одним из первых инвесторов и сторонником движения систейдинга, хотя в последние годы его интерес к нему ослаб.

Прежде чем отправиться колонизировать Марс, вы добывали на Луне руду и другие ресурсы. Марс, последний уровень игры, олицетворял нынешнюю господствующую футуристическую фантазию.

Идею представлял бывший коллега Тиля по PayPal Илон Маск со своей мечтой о бегстве с умирающей планеты Земля в частные колонии на Марсе.

Влияние «Суверенного индивидуума» чувствовалось во всей выставке. Это была