знакомом богатом американце «с левоцентристским уклоном», который купил здесь землю сразу после избрания Трампа, чтобы как-то облегчить свои апокалиптические страхи. Другая пара, о которой он знал, биткоин-миллиардеры, купила большое поместье на берегу озера и строила там гигантский бункер.

Впервые с тех пор, как я приехал сюда, я услышал о строительстве настоящего бункера.

Страна со всеми ее преимуществами – удаленностью и стабильностью, обильными запасами чистой воды, обширными, красивейшими просторами незаселенной земли – сама по себе была укрепленным геополитическим убежищем, расположенным где-то там внизу, на дне мира.

Если богатые иностранцы покупают землю и строят настоящие бункеры под землей той страны, которая их приняла, что это может говорить об их мотивах, их взглядах на жизнь?

Более чем через год после моей поездки в Новую Зеландию страна вновь оказалась в центре внимания мировой общественности. Австралийский белый шовинист вошел в мечеть Крайстчерча во время пятничной молитвы и убил более пятидесяти человек из штурмовой винтовки. Убийство транслировалось в прямом эфире. Несколько раз на этой неделе я ловил себя на том, что смотрю онлайн-видео новозеландцев – маори и пакеха[59], исполняющих хака в честь мусульман – жертв расистского насилия.

Грубая мужественность и агрессия военного танца маори, исполненного как жест всеобъемлющий любви, глубоко тронули меня. Я посмотрел это видео не один раз, и каждый раз на глаза наворачивались слезы. Написал об этом Энтони в СМС, которыми мы обменялись после громкого убийства, и он рассказал, что общественный резонанс был колоссальным. На следующий день после нападения он с семьей отправился в местную мечеть, чтобы принести цветы и отдать дань уважения жертвам. Там места не было от наплыва белых семей, таких же как и его собственная, большинство из которых никогда в жизни не были в мечети.

Если цивилизация что-то и значит, подумал я, то как раз вот это – немусульманские семьи, толпившиеся в мечети на следующий день после акта фашистского террора. Группа мужчин-маори, исполнявших военный танец во имя сочувствия, солидарности и общего горя как точная противоположность фашизму.

Не строительство бункеров под частной землей позволит нам пережить будущие катастрофы, а сплочение общин.

В Квинстауне, прежде чем отправиться на поиски бывшей овцеводческой фермы, купленной Тилем, мы решили найти его дом в городе. Это место, по-нашему, должно было быть апокалиптическим pied-à-terre[60], где он смог бы обосноваться на время запланированного строительства на овечьей ферме. Дом Тиля мы нашли легко по одной из картинок в «Парадоксе основателя», он находился недалеко от центра города. Такой дом мог бы построить какой-нибудь злодей из бондианы, которому пришлось переехать в пригород: претенциозный, но в меру. Фасад здания был одним гигантским окном – остекленный глаз безучастно смотрел на город и озеро внизу. Дом, достойный миллиардера, занятого в бизнесе технологий наблюдения и слежки.

Там шло какое-то строительство. Я прошелся по дорожке, ведущей к дому, и спросил строителей, знают ли они, кто их клиент.

«Понятия не имеем, приятель», – ответили рабочие.

У них просто был договор на ремонт, условия которого они выполняли. По-видимому, недавно здесь случился пожар. Ничего зловещего, просто проблема с проводкой.

На следующий день мы отправились к озеру Ванака, месту локации большой сельской собственности Тиля. Мы взяли в городе велосипеды напрокат и двинулись по тропе вдоль южного берега озера. Чем дальше мы ехали, тем более каменистой и гористой становилась дорога, и к тому времени, как мы убедились, что абсолютно точно находимся на территории Тиля, мне было так жарко и я был так измучен, что все, о чем я мог думать, – это как бы окунуться в озеро, чтобы остыть. Я спросил Энтони, безопасна ли для питья вода, и он ответил, что уверен в этом – ее чистота и обилие наверняка главные причины, по которым миллиардер, пытающийся обезопасить себя от краха цивилизации, в первую очередь и захотел купить тут землю. Я поплыл подальше от берега, рассекая гладь водоема, который я назвал апокалиптическим озером Тиля, и, погрузив лицо в воду, пил так жадно, что Энтони пошутил, что ему видно, как уровень воды понижается. По правде говоря, я выпил больше, чем требовалось для утоления жажды.

С каким-то странным и искренним удовлетворением, в некотором роде абсурдным и даже детским, я пил апокалиптическую воду, символически восстанавливая ее предназначение на 99 процентов. Если бы в тот момент я мог осушить озеро Ванака только для того, чтобы похерить план Тиля, я бы сделал это.

Я хотел взять камень как кусочек этого места домой, чтобы положить на своем рабочем столе, но Энтони предупредил меня о представлениях маори об общинной святости земли. Мы вскарабкались на каменистый склон холма и сидели, глядя на спокойную гладь озера, на далекие снежные вершины, на зеленые холмистые поля, простиравшиеся на западе. Все это было законной собственностью человека, который вынашивал планы владеть страной и считал, что свобода несовместима с демократией.

Позднее мы добрались до дальней стороны участка, граничащей с дорогой, и увидели единственное реальное строение: сарай для сена. Вероятнее всего, Тиль не принимал участия в его строительстве.

«Вот оно, – сказал Энтони. – Очень похоже, что Тиль запасает сено на случай краха цивилизации».

Со всей категоричностью заявляю, что мы не украли из этого сарая ни единой соломинки.

Мы добрались до центра лабиринта, но наш монстр материализовался в другом месте. В начале декабря, через пару недель после моего отъезда из страны, Макс Харрис, молодой новозеландский писатель, чью книгу Саймон и Энтони использовали как контрапункт идеям Тиля, приехал домой на Рождество и отправился в галерею посмотреть выставку.

Внизу, в подвале, в центральной комнате с ее низкими потолками и железной дверью, с ее гнетущей атмосферой фюрерского бункера Харрис столкнулся с человеком в шортах и синей рубашке поло. Незнакомца окружала группа молодых людей в таких же рубашках. Харрис сказал мне, что мужчина выглядел более одутловатым и менее здоровым, чем на фотографиях, но сомнений в том, кто он, не было.

Харрис знал, что Питера Тиля не видели в Новой Зеландии с 2011 года, поэтому спросил мужчину, тот ли он, о ком он думает. Мужчина ухмыльнулся и, не поднимая на Харриса глаз от настольной игры, ответил, что многие люди задавали ему этот вопрос. Тогда Харрис спросил незнакомца, что он думает о выставке. Тот долго молчал, прежде чем ответить, что это «поистине феноменальная детализация». Он спросил Харриса, знаком ли тот с художником, и Харрис ответил, что знаком и что сам он писатель,