— У меня есть ключ. Давай залезем внутрь и посмотрим что и как. — И оглянулся, словно провинившийся школьник.

Они забрались по шаткому, обросшему водорослями канатному трапу на голую палубу. Фергюсон топнул пару раз ногой.

— Твердая, как скала, — сказал он.

Сэм вонзил нож в мачту.

— Хороший рангоут, — кивнул он. — Отчистить только надо и лаком покрыть.

Совместными усилиями они подняли тяжелый грязный парус, прикрывавший люк. Спустились в кокпит, и Фергюсон вытащил из кармана ключ.

Дверца отворилась не сразу, со скрипом и стоном. Они с нетерпением сошли вниз — сходной трап вел в каюту: две койки по бокам и шаткий столик посередине. Фергюсон заглянул в ящики и шкафчики для посуды, а Сэм тем временем поднял пыльный световой люк. Иногда они перебрасывались короткими фразами, не ожидая ответа на свои слова.

— Смотри-ка, не отсырела. А сколько лет пролежала!

— И места вдоволь. По мне, уж лучше на ней, чем на ихних ланерах.

Перед каютой находился крошечный камбуз, он же кладовка, а рядом — гальюн. Дальше — рубка и большой рундук.

Они заглянули повсюду, и каждый что-то бормотал про себя, ощупывая дрожащими от любопытства пальцами все, что попадалось под руку. Потом уселись рядышком на одной из коек. Сэм обнаружил под столом сундук со старыми картами и принялся их изучать, задумчиво сунув в рот грязный палец.

— Как ты думаешь, сколько времени понадобится, чтобы привести ее в порядок? — вполголоса спросил Фергюсон, испытующе посматривая на товарища и в то же время избегая встречаться с ним взглядом.

Сэм рассудительно кашлянул.

— Да нечего тут долго возиться, по-моему. Мачту отдраить да палубу. Покрасить все. А такелаж лежит целехонький. Я видел — у Стивена на чердаке. Мигом оснастим. Я сам займусь, как нечего делать. — И он с шумом прочистил нос.

Фергюсон с деланым равнодушием засвистал. Потом поднялся и вышел на палубу. Они прикрыли световой люк, заперли дверь, снова заложили сходной люк потрепанным парусом. Сойдя на сушу, еще какое-то время стояли и смотрели на яхту. Солнце закатилось за холм. Прилив надвигался, волны накатывали на топкий берег. В воде плясали золотые пятна, и даже воздух, казалось, был весь заполнен сверканием.

Чайка, взмахнув крыльями, уселась на верхушке мачты. Фергюсон и Сэм вздохнули и улыбнулись, словно прочитав мысли друг друга.

— Думаю, она в любую погоду не подведет, — заметил Фергюсон.

Небо и море что-то напевали на два голоса, поскрипывала мачта, постукивали ванты. Белая пена, белые облака. И впереди весь мир, плыви куда хочешь. Один. Один.

— Не подведет, факт. Полетит, как птица, — откликнулся Сэм.

Колючие брызги в лицо и привкус соли. Коричневые паруса над головой. Румпель, взбрыкивающий, как необъезженный жеребец. Яхта, выпрыгивающая из волн и весело отряхивающаяся, словно живая. Ни полоски земли на горизонте… и дикий, дикий ветер.

Какой-то отдаленный звук послышался в промозглых сумерках. Сэм обернулся и прислушался. Фергюсон прикрыл глаза. Это был тот самый, заветный зов: гудок корабля, который покидает бухту и направляется в открытое море.

Сэм неуклюже заковылял к корме и вслух прочитал название, произнося каждую из стертых золотых букв по отдельности.

— Признаться, ни черта не разобрал, сэр, а уж который раз пытаюсь. Чушь какая-то.

— «Sagesse» по-французски значит «благоразумие», Сэм. А «adieu» — это «прощай».

— Ну и слова у этих иносранцев, язык сломаешь. Прощай, значит, благоразумие! — вот оно что. Надо же… — Сэм поразмыслил немного и признал: — А ничего название, подходящее. Но все равно они чокнутые, факт.

Фергюсон улыбнулся — в сгустившихся сумерках его улыбку было не разглядеть. Он снова почувствовал себя молодым, на душе стало легко и спокойно. Эх, взбежать бы сейчас на холм и с самой вершины помахать всем рукой!.. Adieu, sagesse!

И снова со стороны моря послышался гудок. Прощальный ликующий сигнал. Серые воды, серые небеса.

— Спокойной ночи, Сэм!

— Спокойной ночи, сэр!

— И что такое нашло на старика Фергюсона? — недоумевал секретарь яхт-клуба. — Сегодня днем встречаю его на поле для гольфа, а он, представьте, насвистывает что-то себе под нос! Помахал мне тросточкой и расплылся в улыбке. Чудеса, да и только! Должно быть, впадает в детство.

— Если хотите знать мое мнение, — вступил в разговор достопочтенный Трэверс, пастор на пенсии, — то дело тут в другом, совсем в другом. Не хочется говорить подобные вещи про старого друга… Вы ведь знаете, как я уважаю Фергюсона… Но если вы действительно хотите знать мое мнение, то я скажу. Бедняга запил.

Пастор горестно помотал головой и задумчиво отхлебнул виски с содовой.

— И где он пойло берет? — пробормотал полковник Стронг, ранее служивший в Индии. — Никогда не видел, чтобы он пил в клубе что-нибудь крепче имбирного пива. Ни разу не предложил мне выпить.

— Наверное, ходит тайком в бар на Квин-стрит, — предположил секретарь, — и там хорошенько налимонивается. А может быть, просто прячет бутылку в спальне. Весьма несолидно для человека его положения! Думаю, общество должно об этом знать.

— Счастье еще, что он не член комитета, — глубокомысленно заметил достопочтенный Трэверс. — Иначе мы все попали бы в крайне неприглядную историю. Полагаю, долг призывает меня как следует разобраться в этом деле. Со всей деликатностью, разумеется. На днях я наведаюсь к миссис Фергюсон.

Он очень кстати вспомнил, какими чудесными булочкам с тмином угощают у миссис Фергюсон. Заодно можно будет выяснить, какой виски предпочитает ее муж.

— Если честно, то он всегда казался мне немного странным, — подкинул новую мысль секретарь. — Помните, как лет десять назад он купил это старое корыто? И ни разу, насколько мне известно, им не воспользовался. Странный поступок, мягко говоря! А неделю назад я прогуливался в тех местах и заметил, что лодкой кто-то занимается. Мачты отчищены, и корпус с одной стороны покрашен… И люк открыт. Я не поленился и влез на насыпь — посмотреть, что же там происходит. Хотя это, в общем-то, не мое дело.

Достопочтенный Трэверс прокашлялся и высморкал нос.

— Я надеюсь… э-э… что судно не будут использовать… э-э… в неблаговидных целях. Мне все это очень не нравится. Не зажигают ли на нем огонь вечерами? Никто не замечал? Не ровен час… — И он со значением поглядел на своих собеседников.

Кто поручится, что оргии и вакханалии не найдут приверженцев даже в Молтби?

— Представьте, я видел, как он разговаривает с премиленькой дочкой Сэма, ловца крабов, — живо подхватил секретарь. — Буквально на днях. Только сейчас об этом вспомнил. Они уединились за церковью, в укромном уголке. Н-да, место было выбрано неспроста, как я теперь понимаю. Укромное, не правда ли?

— Несомненно! — воскликнул священник.