Изучая свой изгрызенный кожаный пояс, он понял, что это правда. С тех пор было несколько крошек черствого хлеба, жидкий суп из гниющих верхушек репы на ферме и, ах да, прекрасное блюдо из жареной собаки в Дорогобуше. Изголодавшаяся, худая гончая — они лакомились ее соками и мясом, грызли кости, высасывали костный мозг, варили суп из крови бедняги.

Попробовать мясо. Поесть его.

Вокруг него, сгрудившись у маленьких мерцающих костров, Джарни слышал стоны и крики людей, многие из которых умирали от инфицированных ран, полученных на поле боя, многие — от лихорадки и голода. С каждым днем тех, кто шел дальше, становилось все меньше. Меньше солдат. Меньше отставших. Замерзшие трупы были приморожены к деревьям, стоящиe вертикально.

Шаги хрустели по снегу.

— Друг Джарни… какое ужасное зрелище ты являешь собой, — произнес голос.

Это был Анри Булиль, его шинель висела распахнутой, синяя гимнастёрка под ней была заляпана грязью и засохшей кровью. Он ухмылялся желтыми зубами. Джарни проигнорировал его, зная, кто и что это был.

Булиль сидел на корточках у огня, грея пальцы, пока снег падал холодным слоем.

— Почему, друг Джарни, ты дрожишь от холода и голода, когда есть еда? Когда есть мясо, которое насытит тебя и придаст сил.

Джарни уставился на него узкими глазами.

— Меня не интересует твое мясо.

Булиль рассмеялся.

— О… цк, цк, Джарни… ты хочешь умереть русской зимой? Ты хочешь никогда больше не увидеть теплые зеленые холмы Франции? Как ужасно. Очень ужасно.

Он огляделся. У костра сидели еще два солдата. Один свалился, замерзая до смерти. Другой был в бреду и долго разговаривал со своей матерью.

Булиль приблизил к нему свое грязное, покрытое шрамами лицо.

— Что, по-твоему, я ем, Франсуа? Думаешь, я жую трупы на снегу? Что я грызу их кожистую плоть? О, как ты ошибаешься! Как ужасно ошибаешься!

Но Джарни не думал, что он ошибается. Ведь он слышал рассказы Булиля и других. Он видел, как они вытаскивали из сугробов замерзшие трупы. И когда он зажмуривал глаза и делал вид, что не слышит, он слышал звуки ножей и штыков, обрабатывающих человеческие туши. Было слово, обозначающее то, чем были Булиль и остальные, но Джарни не позволял себе думать об этом.

Булиль продолжал говорить, но Джарни не слушал. Он чувствовал запах смерти на своем дыхании.

Попробовать мясо. Поесть его.

Он был так голоден, так ужасно голоден.

Прошло всего шесть недель… шесть недель с тех пор, как Великая Aрмия Наполеона вошла в Москву после доблестной победы при Бородино. 100 000 человек. Они вошли в город без сопротивления, но обнаружили, что русские бежали. Город горел. Даже за много миль от города, в степи, небо было затянуто черной дымкой. Русские намеренно подожгли свой любимый город, а затем массово эвакуировались. Те, кто остался, были либо безумны, либо заражены тифом и дизентерией, лихорадкой от укусов крыс. В городе не было еды. Вода была заражена. Две трети Москвы пылали, воздух был забит дымом и пеплом.

Но даже там, в полуразрушенном, тлеющем трупе города, Булиль показал себя умелым выживальщиком. Войска голодали, и сам Наполеон приказал немедленно отступить. По дороге Булиль собрал вокруг себя истощенных людей и привел их в развалины медицинской школы. Единственное мясо в городе находилось в банках с образцами в кабинетах для препарирования. Булиль, к тому времени уже не чуждый поеданию людей, устроил пир. Мужчины ели все, что находили маринованное в банках. Органы, конечности, больные куски тканей. Они вылавливали мясо из чанов. Они пировали, наедаясь белой, раздутой трухой.

В течение нескольких дней большинство из них умерло от отравления формальдегидом.

Но не Булиль. Он был в форме. Он был силен. Упырь с оскаленными желтыми зубами, заточенными на кости, его глаза — черные блестящие пуговицы ботинок, выдающие пустоту кипящего безумия в его мозгу.

И вот теперь он здесь, непристойно предлагая Джарни мясо. Он — полный, толстый и розовощекий; в то время, как Джарни, вдвое моложе его, был худым, дрожащим существом с безумными глазами и впалыми щеками, кожа с губ содрана, кожаный ремень хорошо прогрызен, ребра торчат из-под кишащей вшами гимнастёрки, которая висела на нем, как намотанная простыня.

Он был ужасно голоден.

Но один раз попробовать… один раз попробовать, и ты уже никогда не будешь мужчиной. Ты станешь вещью для могил и виселиц.

Но попробовать мясо. Поесть его.

Как это произошло, Джарни не мог сказать. Но следующее, что он осознал, было спотыкание по снегу на концах метлы, Булиль поддерживал его, держась за него, как отец за любимое дитя. Они двигались среди мертвых и умирающих. Люди кричали. Люди, кипящие от тифа, от них поднимался пар в тумане язвы. Трупы, торчащие из снега, мертвенно-белые лица, сверкающие от мороза. Мясо, вырванное из горла и вырванное из живота.

— Пойдем, друг Джарни, — сказал Булиль, усмехаясь смерти, окружавшей его здесь, на этой прекрасной адской кухне с изобилием продуктов, разложенных на разделочных досках изо льда. — Иди со мной. Скоро ты познаешь силу… и мудрость.

У Джарни было какое-то бредовое полувоспоминание о том, как его положили на снег перед пылающим костром. Его зрение было затуманено от голода. Он едва мог пошевелить конечностями или связно мыслить. Вокруг него были люди. Солдаты, которых он знал. Храбрецы. Трусы. Офицеры. Солдатский сброд. Да, они кружили вокруг него, все ухмылялись, как выточенные в пустыне черепа, лица покрыты грязью, глаза огромные, черные и пустые, на подбородках блестел жир, изо рта свисала кровь.

— Ешь, друг Джарни, добрый друг Франсуа Джарни, — говорили они. — Наполни себя.

Джарни, болтаясь где-то между сном и бодрствованием, кошмаром и суровой реальностью, вспоминал Дорогобуш. Великая Армия, истерзанная от недоедания, болезней и облучения, сражалась в арьергарде за пределами города, когда русские отвоевали его. Улицы были завалены изуродованными тушами лошадей и человеческими трупами, застывшими в жестких белых кучах; и те, и другие были до смерти растерзаны озверевшими бандами каннибалов, которые преследовали кости города. Повсюду дым и пламя от обстрелянных зданий, горящие повозки с порохом. Голые крестьяне, сгрудившиеся вокруг костров, желтолицые и покрытые пятнами от тифа и крысиных укусов, безумно танцевали, пока не падали и не оказывались под ногами своих товарищей. А охотники за людьми скрывались в подвалах и руинах, ожидая, когда можно будет выскочить и забрать раненых. Чтобы поджарить их на грубых вертелах. И это не было басней, потому что Джарни видел это. Видел их костры. Видел их гладкие