А после выступления заместителя министра, начальника Управления кадров Л. Н. Белоконева глава Правительства РСФСР заявил прямо: «Вы обходите т[оварища] Вознесенского»[1197].

Не добившись от А. А. Вознесенского покаяния, устроители организовали еще одну проработку – 5 августа для обсуждения бывшего министра был собран актив Министерства просвещения РСФСР. Обвинения А. А. Вознесенскому были аналогичными – издание популистских распоряжений, стремление к глобальным («государственным») проблемам в ущерб прямым обязанностям и, наконец, фаворитизм[1198]. Необходимо отметить, что «вскрытые» нарушения были типичными для поведения советского руководителя такого ранга.

Но, несмотря на очевидную тенденциозность проработок, целью которых были как дискредитация бывшего министра, так и политическая квалификация его поступков, на заседаниях неминуемо фигурировали и действительные характеристики А. А. Вознесенского, которые, несомненно, характерны были еще для времени работы на посту ректора Ленинградского университета и отражались на его подчиненных во время его ленинградского «правления». Приведем некоторые.

Заместитель министра просвещения, начальник Управления детских домов В. В. Снегов отмечал 23 июля:

«Я должен сказать, что со мной и с [А. В.] Терентьевым (заместителем министра. – П. Д.) не считались. Нам было трудно попадать к министру, не говоря уже о [Е. И.] Волковой и [Е. В.] Коняхиной. Обычно это происходило так: я пропускал их вперед и говорил: идите, женщин ругать не будут. ‹…›

В порядке критики должен сказать, что А. А. [Вознесенский] неправильно относился к своим замам. Приведу такой факт: мы 22 человека (четыре заместителя министра с семьями. – П. Д.) жили в одной даче, а министр занимал со своей семьей громадную дачу. Если нужно было занимать такую дачу, то нужно и помочь своим заместителям в вопросе устройства жилой площади.

Я хочу рассказать о нетактичном случае, который допустил А. А. с [В. П.] Ягунковой (начальником Управления педагогических училищ министерства. – П. Д.). Я был с [Б. Ф.] Осетровым на докладе. Министр то вставал, то снова садился. Вошла Ягункова и села. Ей было приказано встать. Потом была прочитана лекция – по меньшей мере, неудобно это было, не стоило ее делать при мне и Осетрове. Это нехороший стиль.

Пусть это маленький штрих, но об этом нужно сказать: Вознесенский осматривал помещения Министерства. Вошли в Управление – работники сидели. Он объявил, что нужно вставать, когда старшие входят. Потом, когда вошел начальник, все встали; когда [Л. Н.] Белоконев (заместитель министра. – П. Д.) пришел на партийное собрание, то почти все Управление кадров встало»[1199].

Дача министра (служебная, выделенная ему Советом министров РСФСР) вообще была притчей во языцех, недаром председатель месткома министерства А. Н. Забалуева в своем выступлении на активе министерства 5 августа 1949 г. говорила о ней отдельно:

«У нас два детских учреждения – детский сад и пионерский лагерь. Эти учреждения влачат жалкое существование. Из года в год мы их с огромными трудностями вывозим на дачу.

У меня просьба к руководству Министерства и Правительственной комиссии – выделить следующие ассигнования на строительство дачи для детского сада, а пока – дачу, которую занимает тов. Вознесенский, отдать детскому саду Министерства. (Аплодисменты)»[1200].

Семейная черта Вознесенских – грубость – также не могла оставить сотрудников равнодушными, и заместитель министра А. В. Терентьев особенно отметил это качество министра:

«С грубостью Вознесенского Александра Алексеевича мы сталкивались давно и постоянно. Я хочу сказать (и Александр Алексеевич это не отрицал), эта грубость особенно ярко начала проявляться с первых же дней его прихода в Министерство и, если разбить по периодам, продолжалась до весны 1949 года. Тов. Вознесенский довольно жестко, довольно грубовато обращался с работниками и с нами, в частности. В моем представлении это дело выглядело таким образом, что вновь назначенный в прошлом году министр А. А. Вознесенский пытался навести порядок; он говорил о том, что ставит задачу укрепить дисциплину в Министерстве, но это шло не теми методами, какими нужно было осуществлять укрепление дисциплины. Многие из нас эту грубость Александра Алексеевича эмпирически ощущали на себе; это возмущало нас, но снова проходило время. Я как-то должен объективно сказать – у тов. Вознесенского есть одна сторона в его характере, как я это называю – незлопамятность. Слишком грубовато, резко, неприлично выглядело, но мы работали. Все это дальше продолжалось. Мы не принимали меры, чтобы обратить внимание, чтобы его энергия шла в том направлении, в каком нужно. Мы этого не сделали. С весны этого года его отношение стало несколько иным, и тов. Вознесенский стал внимательнее, задумчивее, осторожнее. Но вспышки гнева всегда возникали»[1201].

Один из наиболее красочных примеров привела Л. В. Дубровина:

«Барски пренебрежительное отношение к местным органам, недооценка коллектива, с которым он работает, чванливость и бестактность. Тут уж товарищам известен этот факт. Очень жаль, что он своевременно не был предметом партийного разговора, как произошло дело в Молотове. А дело обстояло так. На обратном пути из Новосибирска в Москву тов. Вознесенский дал две телефонограммы в Молотов, где он предлагал заведующим облОНО и горОНО явиться ночью на вокзал (он ехал в сопровождении консультанта Челпановой[1202]) для разрешения вопросов, связанных с подготовкой к новому учебному году. Просьба министра была уважена. В течение двух дней шла подготовка в обкоме партии, облисполкоме, облОНО и горОНО. К 4‐м часам утра, к моменту прибытия поезда, на вокзале было пять ответственных товарищей – заместитель председателя облисполкома, заместитель председателя горисполкома, заведующий школьным сектором обкома партии, заведующий облОНО и заведующий горОНО. Поезд прибыл. И, как говорит заведующий школьным сектором обкома партии, их даже в вагон не пустили. Им сказали, что министр спит, что эти вопросы можно рассмотреть и завтра и что вообще эти вопросы не должны быть предметом рассмотрения министра. Товарищи тогда сказали, что им здесь делать нечего, и ушли. И, конечно, чувство оскорбленности осталось у них до сих пор, и они с глубоким возмущением говорили об этом на совещании, созванном в обкоме партии»[1203].

Начальник Управления школ рабочей и сельской молодежи Н. В. Харчев напомнил первые «подвиги» бывшего ректора ЛГУ:

«Возьмем памятный случай в первые дни деятельности министра Вознесенского, когда он после заседания Сессии Верховного Совета встретился с депутатами Верховного Совета у себя в зале заседаний Коллегии. Собрав к себе на беседу депутатов послушать их нужды, бывший министр Вознесенский вовсе не слушал их как подобает министру, как подобает человеку, а выслушивал их как унтер Пришибеев.

На одну из просьб министра