еще одним основанием (столь же несостоятельным, что и остальные) для его датировки второй половиной X в. (Михайлов, 2002: 67); впрочем, на той же странице указано, что время функционирования плакунского могильника в целом «следует ограничить первой половиной X в.». Совершенное на вершине, безусловно, неординарной насыпи урочища Плакун, захоронение воина в ладье, с верховыми конями, самой топографией этого погребения указывает на то, что захороненный на вершине воин не просто «был одним из скандинавских викингов, пребывавших в Ладоге» (Носов, 1985: 155). Безусловно, высокий ранг этого погребения, как и его датировка (вряд ли выходящая за пределы датировок VII–VIII ярусов Земляного городища или VI–VIII горизонтов Варяжской улицы), вполне отвечают и статусу, и летописным датам смерти (912 или 922 г.) князя Олега Вещего.

Сообщение «и есть могила его в Ладоге», может быть, вполне отвечало действительности не только в мифологическом, но и в историческом аспекте. И если «Олегову могилу» могли показывать и в Киеве на Щекавице, и в Ладоге на Заморье, то в переводе мифоэпической действительности в историческую обе они совместимы с третьей, реальной могилой варяжского конунга, в челе своей дружины на террасе ладожского Плакуна. Атрибуция эта не более, но и не менее основательна, чем атрибуция кургана № 11. Обе они, однако, подкрепляют основной вывод: Плакун – могильник дружины Рюрика и Олега (Лебедев, 1985: 209; Кирпичников, Сарабьянов, 1996: 90).

Сопки над Плакуном по верхнему краю террасы, как уже отмечалось, составляют особую группу. В раскопанных Н. Е. Бранденбургом и С. Н. Орловым насыпях (№ 135 и сопка 1940 г.) проступают балтские черты обрядности (перевернутая урна, захоронение коня). Видимо, это некрополь одной из династий местной знати («старейшины»), весьма вероятно, участвовавшей в «призвании князей». Сама топография этих некрополей словно поддерживает установившийся во второй половине IX в. «режим диалога», в котором завязывается единение ладожской «руси».

Сопки Лопина, ныне полностью исчезнувшие (хотя в планах музея – восстановление насыпи, останец которой был раскопан СЗАЭ в 1998–1999 гг.), высились на отроге террасы, также доминируя над нижней площадкой Плакуна; из полы одной из этих разрушенных сопок происходит спиралеконечное височное кольцо, маркирующее на ладожских поселениях славянское население Ладоги (Лебедев, Седых, 1985: 23).

Южная, «княжеская» зона ладожского градообразования открывает панораму Ладоги от Лопина и Княщины, старинной дер. Извоз под основанием протяженной возвышенности левобережья вниз по течению Волхова, по пути со стороны Новгорода, от Волховских порогов. Самая высокая, южная, часть левобережной террасы отмечена топонимом «Княщина». У подножья возвышенности на берегу Волхова расположен Никольский монастырь, фиксирующий границу «княжеской» и «городской» зон, над которой по склону размещался основной городской курганный могильник на Горе Победище.

Именно здесь, вероятно, проводил свои раскопки В. Толле; открытые им курганы (с сожжениями в урнах) соотносимы с результатами раскопок Н. Е. Бранденбурга (курганы № 136–139), Н. И. Репникова (три «пустых» и один «длинный курган»), 3. Д. Бессарабовой (остатки кургана приладожского типа), В разное время на полях Победища отмечалось от 20 до 60 насыпей, первоначально их насчитывалось, по-видимому, от 200 до 400, 20 лет назад сохранялись остатки семи раскопанных курганов (Лебедев, Седых, 1985: 23). Топографию и значение насыпей закрепляли величественные громады сопок. Самая крупная из них (№ 14-I) была раскопана и затем восстановлена в натуральную величину В. П. Петренко (Петренко 1994: 46–56).

Сопка имела диаметр 27 м при высоте 10 м (с учетом платформы, образованной предварительной подрезкой основания насыпи). Автор раскопок детально исследовал технологию сооружения и разработал типологию «волховских сопок», от сложных сооружений с каменными венцами по основанию и внутренними конструкциями – до сравнительно простых, хотя и монументальных насыпей. Погребения в ходе этих раскопок были открыты, в основном, в венцах по склону или вдоль ровиков насыпей.

Датирующие вещи (250 стеклянных и каменных бус, металлические украшения и детали одежды из 15 насыпей, оружие – стрелы и дротики, снаряжение всадника и коня, бытовой инвентарь – ножи, оселки, кресала) позволили предложить хронологию ряда раскопанных насыпей. Сопка 13-І (№ 136 по Бранденбургу) – X в., 14-І (с 12 погребениями) – IХ – Х вв., 14-II (№ 140 Бранденбурга) – не позднее VIII в., функционировала также в IX в. (так же датирована, по В. П. Петренко, Полая сопка Ходаковского, 5-III).

В целом именно единичные насыпи в южной и северной зонах ладожского градообразования могут быть отнесены «к числу памятников, формирование которых началось не позднее VIII века… Имеются в сопках погребения VIII–IX вв., или только IX в., например сожжение в насыпи 17-IV. Здесь отмечены бронзовый спиральный накосник, пластинчатый браслет, фрагменты бронзовой цепи и перстень салтовского облика, аналогии которого… характерны для первой половины IX в. Большое число насыпей из числа датируемых относится к IХ – Х вв. или концу IX – первой половине X в.» (Петренко, 1994: 90–91).

Эти заключения, основанные на детальном анализе вещевых комплексов, как из старых, так и из современных раскопок, прежде всего обосновывают вывод о Ладоге как основном очаге формирования «традиции сопок»; какими бы сложными путями ни шли здесь взаимодействия носителей исходной формы обряда высоких курганов – скандинавов – с автохтонным финским и продвинувшимся, одновременно с норманнами, славянским населением, в результате «традиция сопок» складывается здесь не позднее 860-х гг., и отсюда, из Ладоги и Нижнего Поволховья, распространяется в качестве нового ритуала, интегрирующего социальную организацию словен Новгородской земли IX–X вв. (Кузьмин, 1999: 89–99; Конецкий, 1995: 31–40).

Основные памятники Княщины, на крайнем юге «княжеской» зоны, – группа сопок, грунтовый могильник при них и остатки поселения, полностью уничтоженные строительным карьером 1960-х гг. (судя по старым картам, это была наиболее возвышенная, господствующая над округой часть террасы, может быть, укрепленная). Останцы сопок, раскопанных Н. Е. Бранденбургом (и доследованных В. П. Петренко), высятся на останце же береговой террасы, с трех сторон окруженной карьером. На полях поблизости был найден клад арабского серебра (808). В поле сопки 15-III было открыто помещенное с внешней стороны каменной обкладки насыпи сожжение, и при нем – предметы, без следов пребывания в огне: семь железных круглых обтянутых бронзой гирек и одна 14-гранная, четыре стеклянные бусины, бронзовая круглая бляшка и так называемая подвеска со знаками Рюриковичей (Петренко, 1994: 127).

Подвеска, по определению С. В. Белецкого, несет на себе знаки князей Владимира и Ярослава, то есть относится ко времени киевского княжения Владимира и новгородского – Ярослава Владимировича (1010–1015). «Подвески со знаками Рюриковичей» рассматриваются как «верительные знаки», аналог скандинавских jartegnir; с подобным «значком» (signum) датского конунга Хорика Ансгар путешествовал в 850 г. к конунгу шведов Олаву (Vita Anskarii, 26). В этом контексте весьма интересна еще одна подвеска со знаком Владимира, выявленная С. В. Белецким: на оборотной ее стороне изображен, в той же технике низкого рельефа, молот Тора. Найдена она в одном из могильников родановской культуры Прикамья.