сочтет, что сенат из-за него лично решится на любую опасность, то, доказывал Валерий, Марций принесет тем, кто послушался его, либо бесславное поражение, либо позорную победу. И тут он стал горько сетовать и перечислять самые крупные и очевидные из тех бедствий, что происходят в государствах при раздорах.

LV. Так вот, рассказывая об этом с обильными слезами — не притворными и лживыми, но искренними, — сей муж, выдающийся достоинством и возраста, и доблести, увидел, что сенат взволнован его словами, и уже с уверенностью стал излагать окончание своей речи: «Но если некоторые из вас, сенаторы, — говорил он, — тревожатся, полагая, что вы внесете дурной обычай в государство, если позволите плебсу голосовать против патрициев, и считают, что власть плебейских трибунов, забрав большую силу, ни к чему хорошему не приведет, то пусть они поймут, что их мнение ошибочно и они предположили обратное тому, что следует. 2. Ведь если даже окажется у нашего государства что-нибудь иное причиной его безопасности и того, что оно никогда не лишится свободы и могущества, но сохранит навсегда согласие и единодушие во всем, все же важнейшей причиной будет плебс, приобщенный к государственным делам. И ни одна чистая форма правления, ведающая общественными делами, ни монархия[804], ни олигархия, ни демократия, но лишь смешанное из всех них устройство, — вот что более всего принесет нам пользу. 3. Ведь каждая из этих форм, изменяясь сама по себе, очень легко скатывается к бесчинствам и беззакониям. Когда же все должным образом смешано, та часть, которая постоянно возмущается и выходит за пределы обычного порядка, сдерживается той, что остается здравомыслящей и неизменной в своих нравах. Так, монархия, ставшая жестокой и своевольной и начавшая преследовать тиранические цели, ниспровергается немногими доблестными мужами. 4. Олигархия же, состоящая из наилучших людей, которой и вы ныне пользуетесь, свергается благоразумным народом, когда она, возгордясь богатством и отрядами сторонников, не обращает никакого внимания на справедливость и прочие добродетели. А народ, сдержанный и правящий по законам, когда начнет своевольничать и поступать противозаконно, получает по заслугам, будучи насильственно подчинен сильной личностью. 5. И вами, сенат, для монархической власти, чтобы она не превратилась в тиранию, найдены все возможные средства: ведь вы — и назначив двух правителей государства вместо одного, и предоставив им занимать эту должность не бессрочное время, но лишь год, — тем не менее, выбираете из патрициев их же стражами триста человек, самых лучших и старших, из которых состоит этот сенат. Но над собой, чтобы самим оставаться в надлежащих рамках, вы, кажется, никакого надзора до сих пор не учредили. 6. И что касается вас, я ни в коей мере не испугался, что вы изменитесь к худшему в своих взглядах под влиянием величины и обилия своих богатств, поскольку и от многолетней тирании вы недавно освободили государство, и к тому же еще не имели из-за непрерывных и длительных войн свободного времени, чтобы стать надменными и своенравными. Но относительно тех, кто будет после вас, я, сознавая, сколь большие перемены несет долгий век, опасаюсь, как бы влиятельные члены сената, внеся какие-нибудь изменения, не преобразовали тайком общественный строй в тираническое единовластие.

LVI. Следовательно, если даже вы разделите с плебсом управление государством, то для вас здесь не будет никакого зла. Но тот, кто стремится превосходить остальных и объединится в сенате с желающими участвовать в его страстях[805] и преступлениях, — ведь, обсуждая вопросы, касающиеся государства, нужно предвидеть все вероятные случаи, — этот важный и величавый человек, вызванный трибунами к плебсу, даст отчет народу, простому и скромному, и в том, что делает, и в том, что замышляет, и если окажется виновен, то подвергнется наказанию, которого заслуживает. 2. А за самим народом, чтобы не своевольничал, получив в свое распоряжение столь большую власть, и не боролся с лучшими гражданами, соблазненный демагогией худших, — ведь именно среди черни обычно рождается тирания, — будет надзирать и не допустит никаких противозаконных деяний человек, отличающийся умом, избранный вами диктатором. Он, пользуясь неограниченной и неподотчетной властью, изгонит нездоровую часть граждан и не позволит причинить вред той, что еще не испорчена, исправит наилучшим образом привычки, обычаи и жизненные стремления сограждан и назначит тех должностных лиц, которые, по его мнению, будут наиболее разумно управлять общественными делами. И осуществив это в пределах шести месяцев, он снова станет частным лицом, получив за все одно лишь уважение и ничего другого. 3. Итак, обдумав это и признав данную форму правления наилучшей, ни от чего не устраняйте плебс, но так же, как вы уступили ему право назначать должностных лиц, ежегодно руководящих государством, утверждать либо отменять законы и решать вопросы войны и мира, что является самым значимым и важным из общественных дел, и ни в чем из этого не наделили сенат безраздельной властью, — таким же образом дайте плебсу участие и в суде, и особенно над теми, кто обвиняется в преступлениях против государства, то есть над теми, кто вносит смуту, стремится к тирании, ведет переговоры с врагами об измене или пытается совершить какое-нибудь другое злодеяние такого же рода. 4. Ведь чем страшнее вы сделаете для дерзких и алчных преступать законы и нарушать обычаи, назначив для надзора за ними много глаз и стражей, тем в лучшем положении будут у вас общественные дела».

LVII. Высказав это и тому подобное, Валерий закончил речь. Остальные же сенаторы, выступавшие после него, за исключением немногих, присоединились к его мнению. И когда следовало уже записывать предварительное постановление, Марций, попросив слова, сказал: «Все вы, сенаторы, знаете, каким я оказался для общества, и что из расположения к вам я очутился в такой опасности, и что я встретил не соответствующее моим ожиданиям отношение к себе с вашей стороны, — и еще лучше узнаете, когда действия против меня получат завершение. 2. Но, поскольку одерживает верх мнение Валерия, пусть это принесет вам пользу, и я окажусь плохим предсказателем будущего. А чтобы и вы, составляя предварительное постановление, знали, из-за чего вы должны выдать меня народу, и я не был в неведении, по какому поводу буду защищаться, прикажите-ка плебейским трибунам сказать в вашем присутствии, что это за преступление, в котором они собираются меня обвинять, и какое название они определят судебному процессу».

LVIII. Несомненно, он говорил так, полагая, что будет привлечен к ответственности за речи, которые произнес в сенате, и желая, чтобы плебейские трибуны признали, что они намерены предъявить ему именно это