говоря, ничего, — ответила принцесса. — Просто я подумала о временах, когда путешествовала с Бинабиком и Саймоном. Несколько раз мне казалось, что пришел мой последний час: однажды, когда нас чуть не разорвали ужасные собаки, в другой раз напал гигант, а еще лучники… — Мириамель убрала волосы от глаз, но обезумевший ветер снова их спутал, и она попыталась спрятать их под капюшон. — Но сейчас у меня не возникает таких мыслей, несмотря на наше ужасное положение. Когда Аспитис нас поймал, я не верила, что он увезет меня с собой. А если бы он сумел, я бы все равно сбежала.

Она придержала лошадь, стараясь лучше сформулировать мысль.

— На самом деле это совсем не смешно, — продолжала она. — Но сейчас мне кажется, что есть вещи, которые нам не под силу. Это как волны в океане, огромные волны. Я могу с ними бороться и утонуть — или позволить им нести меня и плыть так, чтобы моя голова оставалась над водой. Я знаю, что снова увижу дядю Джошуа. А также Саймона, Бинабика и Воршеву — просто нужно постараться, вот и все.

Изгримнур бросил на нее осторожный взгляд, словно маленькая девочка, которую он когда-то держал на коленях, стала звездочетом Наббана.

— И что тогда? Когда мы все соберемся вместе?

Мириамель улыбнулась, но ее улыбку наполнила сладкая горечь великой скорби, которая ее охватила.

— Волна разобьется, дорогой старый дядя Изгримнур… и некоторые из нас исчезнут навсегда. Конечно, я не знаю, как это будет. Но больше не испытываю прежнего страха.

Дальше они ехали молча — четыре всадника на трех лошадях, продолжавших сражаться с ветром.

Только время, которое они находились в пути, подсказало им, что они въехали в земли Высоких тритингов: занесенные снегом луга и холмы запоминались не более чем те, что они пересекли в первую неделю путешествия. Как ни странно, погода не стала хуже, хотя они продолжали двигаться на север. Мириамель даже казалось, что вокруг немного потеплело, а ветер больше не налетал на них с прежней злобой.

— Обнадеживающий знак, — сказала она, когда в небе появилось солнце. — Я же говорила тебе, Изгримнур. Мы добрались.

— Вопрос лишь куда, — проворчал герцог.

Тиамак зашевелился в седле.

— Быть может, нам следует свернуть к реке. Если здесь еще живут люди, то почти наверняка рядом с водой, где можно ловить рыбу. — Он печально покачал головой. — Как жаль, что я совсем плохо помню свой сон.

— Имстрекка течет немного южнее великого леса, — задумчиво проговорил Изгримнур. — Но почти через все земли тритингов — поиски могут оказаться очень долгими.

— А разве нет другой реки, которая в нее впадает? — спросил Тиамак. — Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз смотрел на карту.

— Да, верно. Стеффлод, если я правильно помню. — Герцог нахмурился. — Но это лишь широкий ручей.

— И все же там, где объединяются две реки, часто появляются деревни, — сказал Тиамак с неожиданной уверенностью. — Так устроено во Вранне, да и во всех местах, о которых я слышал.

Мириамель собралась ему ответить, но остановилась, глядя на Камариса. Старик отъехал немного в сторону и смотрел в небо. Она проследила за его взглядом и увидела лишь тусклые тучи.

Изгримнур обдумывал идею вранна.

— Возможно, ты прав, Тиамак. Если мы будем продолжать ехать на север, то обязательно окажемся на берегу Имстрекки. Но я думаю, что Стеффлод немного восточнее. — Он огляделся по сторонам, словно искал межевой знак, и тут его взгляд остановился на Камарисе. — На что он смотрит?

— Я не знаю, — ответила Мириамель. — О, возможно, на птиц!

С востока, вращаясь в потоках ветра, точно тонкая ветка в огне, к ним приближалась пара темных силуэтов.

— Вороны! — сказал Изгримнур. — Вороны над мертвыми телами.

Вороны описали над путешественниками круг, словно нашли то, что искали. Мириамель показалось, что она заметила, как сверкнули их желтые глаза, и ее охватило сильное ощущение, что за ними наблюдают. Сделав еще несколько кругов, вороны пошли на снижение, и стало лучше видно их черное маслянистое оперение. Они пронеслись мимо с громким карканьем, повернули и полетели обратно. Очень скоро они превратились в две темные точки, а потом и вовсе исчезли в северном небе.

Камарис не опустил головы. Он продолжал внимательно следить за удалявшимися птицами.

— Что они такое? — спросил Тиамак. — Они опасны?

— Птицы дурных предзнаменований, — прорычал герцог. — В моей стране мы стреляем в них из луков. Они питаются падалью. — Он поморщился.

— Я думаю, они искали нас, — сказала Мириамель. — Вороны хотели знать, где мы находимся.

— У нас нет оснований так думать. — Изгримнур протянул руку и сжал ее плечо. — В любом случае какое птицам до нас дело?

Мириамель тряхнула головой.

— Я не знаю. Но у меня появилось чувство, что кто-то хотел знать, где мы, — и теперь знает.

— Это всего лишь вороны. — Улыбка герцога получилась мрачной. — У нас есть более серьезные поводы для тревоги.

— Да, ты прав, — ответила Мириамель.

Наконец, после нескольких дней пути, они оказались на берегу Имстрекки. Быстрые воды реки казались почти черными под слабыми лучами солнца. Берега пятнал снег.

— Становится теплее, — с довольным видом проговорил Изгримнур. — Сейчас лишь немногим холоднее, чем должно быть в это время года. Ведь стоит новандер.

— В самом деле? — с беспокойством спросила Мириамель. — Мы оставили крепость Джошуа в ювене. О, милосердная Элизия, как долго мы путешествовали.

Они свернули и направились вдоль берега на восток, остановившись только после наступления темноты под монотонный шум бегущей воды. Рано утром они двинулись дальше, под неизменно серым небом.

Во второй половине дня они добрались до входа в небольшую долину, заросшую сырой травой. Перед ними, точно после мощного наводнения, раскинулось большое разоренное селение с сотнями временных домов, в которых, казалось, совсем недавно жили люди, но что-то заставило их уйти; осталось лишь несколько одиноких птиц, пытавшихся найти что-нибудь съестное. Людей в городе не было.

Сердце Мириамель сжалось.

— Быть может, здесь находился лагерь Джошуа? Куда они все делись?

— Они на высокой горе, леди, — сказал Тиамак. — Во всяком случае, я так видел в моем сне.

Изгримнур пришпорил лошадь и поскакал к заброшенному селению.

Ощущение катастрофы во многом определялось природой самой деревни — в качестве основных строительных материалов здесь использовали сухостой и какие-то обломки. Казалось, там не было ни одного гвоздя, а грубые веревки не давали развалиться лучшим из них. Бо`льшая часть домов сильно пострадала от непогоды, которая в последнее время обрушилась на земли тритингов, — и в самые благополучные времена, решила Мириамель, все они назывались бы навесами.

Кроме того, были видны следы организованного