Шрифт:
Закладка:
Роберто покачал головой.
— Он безжалостен, этот бог. Он не заботится о детях. Никогда этого не делал и не будет.
— Вот почему мы должны были создать своего собственного бога. Бога для нас.
— Но вы не можете создать бога, — запротестовал Джонни.
Роберто указал на дом.
— Нам удалось. И он там.
Джонни хотел уйти. Все это сводило его с ума. Он не верил ни единому слову, но было ясно, что Ороски и их двое друзей верят, и это пугало. Однако это был плохой район, и он боялся идти в церковь, или в одиночку возвращаться к Абуэле. Ему пришла в голову мысль, что если он вернется раньше, то ему придется объяснять, почему, а он не был уверен, что хочет сдать Ороско их родителям.
По тротуару к ним подошли ещё трое детей, одетых в церковную одежду.
Почему он не мог остаться на ночь в пятницу?
Избежать этого было невозможно. Когда Роберто повел брата, сестру и других детей в дом, Джонни последовал за ними.
Первое, на что он обратил внимание, войдя через открытую дверь в темную гостиную, был запах. Противный и почти невыносимый, одновременно тошнотворный и приятный. У его Абуэлы на заднем дворе росли фруктовые деревья — как и у большинства домов по соседству, — и он узнал запах перезрелой мушмулы[88]. Он знал, что иногда лузеры, живущие по соседству с его бабушкой, перепрыгивали через задний забор, чтобы украсть фрукты с её деревьев (её гуайява[89] всегда пользовалась особенно высоким спросом), и он подумал, что, возможно, кто-то занимается этим здесь и хранит украденные фрукты в пустом доме в надежде продать их позже на углу улицы или на съезде с автострады.
Они прошли в соседнюю комнату. Джонни ожидал увидеть коробки с гниющими фруктами, но не такое зрелище предстало перед ним. Вместо этого маленькая фигурка одиноко стояла в центре черного обгоревшего пола. Свет снаружи из наполовину заколоченного окна проявлял грубую гуманоидную форму, сделанную из раздавленных плодов мушмулы, слепленных вместе. Основная круглая голова сидела на рудиментарном теле, где небольшие углубления отмечали расположение примитивных рук и ног. Вся эта штуковина была не более двух футов[90] в высоту.
Джонни уже видел эту фигуру раньше, хотя и не мог вспомнить, где именно. Она пробудила волнующие чувственные воспоминания. Что-то в этой фигуре испугало его, и он вдруг пожалел, что не вернулся к Абуэле — плохой район или нет, — и не сдал детей Ороско их родителям.
— Давайте сядем, — предложил Роберто.
Анджелина прошла в один из углов комнаты и достала оттуда стопку газет. Она начала раскладывать их по кругу на обгоревшем полу вокруг фигуры из мушмулы, и один за другим дети уселись на газеты, скрестив ноги. Когда Мигель, находившийся рядом с ним, сделал то же самое, Джонни последовал его примеру.
— Кто сегодня придет? — спросил Роберто, когда все уселись. Его речь приняла более официальный, церковный тон.
Один из новеньких, пухлый мальчик с короткими штанишками, сказал:
— Моя сестра. Она должна быть здесь с минуты на минуту.
Они молча ждали.
Снаружи до Джонни доносились звуки окрестностей: проезжали машины, сердитый мужчина кричал по-испански, лаяли собаки. Внутри же не было ничего, кроме их собственного дыхания.
— Артуро? — раздался из передней части дома девичий голос. — Ты здесь?
— Здесь! — крикнул пухлый парнишка.
Девочка-подросток, одетая в персиковое платье и слишком накрашенная, нерешительно вошла в комнату.
— Артуро?
— Сюда, — сказал мальчик.
Когда её глаза привыкли, она увидела круг детей, сидящих вокруг фигуры из мушмулы. Роберто встал, церемонно взял её за руку и повел в центр круга.
— Итак, что я должна делать? — спросила она, обращаясь к своему брату.
Ей ответил Роберто.
— Когда я снова сяду, встань над ним.
— Кто этот маленький оранжевый парень?
— Наш бог, — сказал ей Роберто.
Девушка пожала плечами.
— Ладно.
Роберто снова занял своё место. Он кивнул, и подросток встала над маленькой фигуркой. Рой мошек внезапно поднялся от слепленных фруктов, взлетев вверх под её платье, которое вздулось, словно накачанное воздухом. Девушка радостно засмеялась. Комната показалась ярче, чем раньше, хотя света заметно не прибавилось.
Теперь все стало яснее. Джонни мог видеть все. Мошки продолжали летать вверх от фигурки из мушмулы, кружась между ног девочки-подростка и под её развевающимся платьем. её смех не утихал, и для Джонни он больше не казался счастливым — он звучал безумно. Он обвел взглядом лица других ребят, восхищенно взиравших на это зрелище. Больше всего он хотел быть как можно дальше отсюда.
Он почувствовал, как кто-то ткнул его локтем в бок, и повернулся к сидящему рядом Мигелю.
— Попроси что-нибудь, — предложил Мигель. — Наш бог даст тебе это.
Он был в полной растерянности.
— Например, что? — спросил Джонни.
— Вот. Смотри. — Мигель встал лицом к сестре Артуро. — Господи, пожалуйста, поставь мне А[91] по математике.
Девушка продолжала смеяться, но под смехом, или из смеха, исходил более глубокий, более нечеловеческий голос, голос, который формировал и искажал случайные звуки её веселья в слоги, в слова.
"Все сделано".
По комнате пробежала тень. Существо, сделанное из мушмулы, пошевелилось. На какую-то долю секунды мошки полетели вниз из-под платья девушки, коснувшись основания маленькой фигурки, прежде чем снова взмыть вверх.
— Видишь? — сказал Мигель, садясь.
Джонни не был уверен, что ему это нравится. Нет, он был уверен. Ему это не нравилось. Но, один за другим, Ороски и другие дети, которые пришли сюда с ними, вставали и обращались к своему богу, прося победы в бейсболе, наказания хулиганам, нового велосипеда, родителей, которые лучше бы ладили друг с другом. И каждый раз, когда по комнате пробегала тень, смех девушки превращался в слова…
"Все сделано".
… и мошки летели вниз из-под её ног, касаясь основания фигурки из мушмулы, прежде чем снова взмыть вверх.
В итоге, все поднимались, кроме Джонни.
Все взгляды
