Онкачнул головой— чуть тонкая шейка непереломилась— инехотя признал:

—Понял.

—Вот ихорошо.

Больше онменя незадирал, мало того, вернулся накольцо, залез наперекладину, инанего заэто спикировала толстая бабка-контролерша, погнала поавтобусу, загнала вугол, припечатала ккузову иначала отчитывать.

—Неудачный день утебя, Каюк,— крикнул яидобавил:— Пока она тобой занята, мывыйдем инезаплатим!

Чуя ускользающие копейки, контролерша оставила впокое Каюка, он, поправляя рубашку, кивнул мне. Вот так уних, угопников, все просто: дал закурить— все, дружбан. Вбубен засветил— авторитет. Обычно любой конфликт решался зашколой: вышли, подрались, кто победил, тот иправ. Ядопоследнего надеялся, что сРусей иЗямой будет, как сКаюком.

Мывышли наостановке, иязаметил Русю накорточках, который будто ждал меня. Или нет? Увидев меня, онотвернулся, будто быинезаметил. Язашагал кнему.

Наташка схватила заруку, потянула ксебе.

—Тыкуда?

—Пора показать, что ненатого нарвались,— сказал ягромко, подошел кРусе.

—Руся, привет.

Онвскинул голову, протер слезящиеся закисшие глаза, иналице отпечаталось подобие страха. Ясунул ему под нос полученную вчера черную метку.

—Твоих рук дело?

Онизобразил удивление.

—Схера ли? Это дети балуются. Понравилось им.

—Руся, если утебя комне претензии, давай решим, как мужик смужиком: зашколой, кулаками.

Онплюнул под ноги, посмотрел оценивающе, подумал ивыдал:

—Иди нахрен, стобой махаться западло.

Боится меня иврет, или иправда ему западло, потому что стало больно? Или отца боится инесвязывается? Что быони ничирикали, намалолетку нехочется никому, нет там романтики, беспредел сплошной.

—Нутыдерзкий!— восторженно пропела мне вухо Наташка.— Ясама чуть незассала.

Димоны, которые приехали сдругого конца поселка инаблюдали замной, непереходя дороги, дождались, когда язакончу, молча пристроились кнам, мыпотопали вместе, иясказал:

—Задолбала гопота.

—Нуда,— прогудел Чабанов.— Думаешь, отстанут?

—Важно один раз дать отпор,— сказал я.— Нуда, можешь огрести. Авовторой раз они огребут ипоймут, что тебя трогать себе дороже. Причем чем отмороженнее себя вести, тем выше сними репутация.

—Тыдомашку сделал поалгебре?— прошелестел Минаев, тень нашего класса.

Ха, яуже думаю— «нашего», уже почти влился вколлектив. Осталось заработать авторитет, ивперед, наподвиги! Господи, каким жебеспомощным подростком ябыл икак жевсе просто, правда, долго! Или так только кажется? Стоит начать, истолько подводных камней вылезет, что мама негорюй!

—Да, мысИлюхой вчера вместе решали.

—Дай скатать!— сказали парни вдва голоса.

Они были совершенно непохожими: Минаев— плечистый блондин сквадратным лицом иротиком, как усома, Чабанов— высокий итонкокостный брюнет сдонеприличия яркими губами иголовой, формой похожей наогурец.

—Щапридем, инаподоконнике вкоридоре…

—Спасибо!— обрадовался Минаев.— АтоИнка хочет меня сгноить.

Несразу дошло, что Инка— Инна Николаевна, молодая математичка стухесом размером скомод.

—Она многих хочет сгноить, втом числе меня,— успокоил его я, вспоминая взаимную нелюбовь сматематичкой, которая считала, что ямало времени уделяю еепредмету, ипотому нависала надо мной накаждой контрольной, чтобы янесписал. Правда, конфликт разгорелся вдевятом классе.

Вшкольном коридоре яотдал тетрадь Димонам, иони наподоконнике сразу стали переливать изсосуда знаний— моей тетрадки схудожеством Борьки— всвои тетради. Наши мажоры, Санек Кабанов иПетя Райко, ринулись кДимонам.

—Что тут раздают?— спросил Петя, проталкиваясь кподоконнику, потянулся ктетради.

Чабанов сделал зверское лицо иприпечатал еерукой.

—Вочередь, сукины дети!— воскликнул я.— Пацаны, это моя тетрадка. Нессыкотно? Это жвытипа сомной отношения поддерживаете, азаэто а-та-та.

—Тыглянь!— всплеснул руками Кабанов.— Макакон наш жив еще.

Макаконом они меня называли заглаза, потому что получали затакое икогда Павлик был Павликом. Яулыбнулся ипроговорил елейным голосом, глядя ему вглаза:

—Сашенька, поросеночек тымой, хрюшенька тыоткормленная. Еще раз услышу что-то подобное, итвое лицо превратится всвиное рыло.

Как почти все светловолосые, Кабанов краснел отволнения. Вот исейчас онзамер ипокрылся красными пятнами, исказать ему намои претензии было нечего— как никрути, аяправ. Райко хлопнул его поспине изаржал:

—А-ха-ха, хрюшенька!

—Кабанов отзнаний сегодня отлучен. Петя— можешь списывать,— распорядился я,— нопосле Димонов.

Видно было, как гордость вКабанове борется создравым смыслом, ему хочется сказать: «Сам тыхрюшенька»— ноончувствовал, что яисполню угрозу, потому молчал, азлился теперь наприятеля, что тот его неподдержал.

Аясмотрел наних идумал, дочего жевсе просто уподростков икак они любят проверять мир напрочность, недумая опоследствиях. Вот Кабанов, зачем онэто сказал? Решил надо мной подоминировать? Витоге наверхушке пищевой цепочки оказываются более наглые, анесильные иумные, апотом жизнь расставляет все поместам.

—Клевый кент,— оценил Райко Борькино художество.

—Хочешь такой же?— закинул удочку я, онкивнул.— Есть знакомый художник, который что угодно засотку рисует: хоть музыкантов, хоть «Терминатора». Любой, как говорится, каприз.

—Ухты! АДарта Вейдера может? Чтобы прям смечом?

—Может. Тыопиши, как онстоит или что делает, яему передам задание. Иденьги вперед!

—Ладно, подумаю,— кивнул Райко.

Кнам подошел Илья, пожал всем руки.

—Нучто, вперед, наподвиги?