—Лежи, недергайся.

Кто это говорит? НеЗяма инеРуся— голос сильный, взрослый.

Надо мной склонился мужчина вбелом халате, сфонариком, направленным влицо. Потолок был низкий и, судя потому, как меня тряхнуло, находился яв«скорой». Оттряски разболелась голова иначало подташнивать.

—Сумка!— воскликнул я, вспомнив про деньги.

Эта несчастная тысяча казалась мне великими состоянием, еебыло жальче, чем себя.

Медик протянул мне сумку, ясунул руку вбоковой карман: все наместе! Потом ощупал голову, нашел огромную шишку над ухом, поморщился, посмотрел напальцы, нокрови необнаружил.

—Тебе повезло, что мимо проходила женщина испугнула грабителей,— сказал медик ипродолжил:— Сейчас мыпоедем вбольницу, тебе сделают снимок, потом позвонят твоим родителям. Как тебя зовут?

Вот только отца мне сейчас нехватало!

—Непомню,— растерянно прошептал я.

Медик кивнул, ему непоказалось странным, что сумку япомню, асобственное имя— нет.

—Где тыживешь?

Яснова пожал плечами. Пусть родители подумают, что язаночевал удруга. Так они небудут переживать ихотя бывыспятся, аяспокойно проведу ночь: мой мозг уже итак сотрясенный, ненадо ему быть еще ивынесенным. Утром, когда немного отойду ибуду готов выслушать отцовские упреки имамины причитания, ивспомню свое имя.

Поскольку янесовершеннолетний, отец займется поисками хулиганов, быстро ихнайдет, имвпаяют максимум, иони погрохочут намалолетку. Это прекрасно: проблема будет решена.

Новсе узнают, что янесам разрулил проблему, апожаловался папеньке, ионмне помог, подписался. Район унас специфический, нормальных людей тут мало, гопота восновном, черти, которые живут типа попонятиям, носами весьма условно представляют, как это. Нодаже они знают, что сментами сотрудничать— западло, азначит, сын мента уже родился козленочком.

Впрочем, плевать. Мне сгопотой дел неделать. Устранят двух отморозков— ислава богу, небуду ходить иоглядываться.

Вбольничке меня сразу жеотвезли нарентген— как инвалида, накаталке. Внутричерепной гематомы ненашли иположили вкоридоре нараскладушке, потому что отделение детское, и, если посреди ночи селить меня впалату, проснутся другие дети.

Спать неполучалось: болела голова, кружилась, тошнило. Хорошо непоужинал, атозаблевал быкоридор. Отбольничного запаха тошнило еще больше, крашеные вголубое облупленные стены вызывали уныние, аразвешанные вдалеке рисованные отруки плакаты напоминали, что это несовременная московская больница, апровинциальная навыселках, даеще идевяностые надворе.

Мимо прошла медсестра спустой капельницей, ияобратился кней:

—Девушка, извините, аменя лечить будут? Атоголова болит— сил нет. Сотрясение уменя.

Медсестра обернулась: было ейлет тридцать пять, нолицо серое изможденное, глаза тусклые, осветленные волосы сальные, счерными корнями. Для меня она тетенька, потому что мне нынешнему вматери годится.

—Лечить меня будут?— спросил я.

—Будут,— кивнул она,— когда твои родители придут.

Дело было невродительском разрешении навмешательство. Скорее всего, больница снабжалась только бинтами, ватой, физраствором ипенициллином, алекарства покупали сами больные. Шприцы были стальные многоразовые, ступыми иглами, которые могли искривиться взаднице. Хорошо, что невижу их. Или плохо. Увидев такое орудие пыток, организм должен самоисцелиться отвсех болезней. Авот капельница была одноразовая, современная. Вспомнилось, как, угодив вбольничку спневмонией ввосемь лет, япытался сплести чертика изтрубочек, ведь кололи меня много, нополучился перекошенный уродец, анаучить плетению было некому, отец только отмахнулся ипопросил неприставать сглупостями.

—Уменя есть триста рублей,— сказал я, достал изсумки сотенные.— Вколите мне что-нибудь отголовы идля мозгов. Пожалуйста!

Это была самая настоящая взятка. Ха! Спочином меня! Втой реальности янедавал налапу принципиально.

Вэтой медикам задерживали зарплату, выгоняли ихнанесколько месяцев засвой счет, иособенно страдали медсестры исанитарки, япоматери знаю. Потому что благодарили пациенты обычно врача. Атесмладшим исредним персоналом редко делились. Разве что когда кофе совсем ужпоганый или отконфет уже слипается. Помню, мама жаловалась отцу, что ейнаприеме вблагодарность зауколы, которые она ходила делать домой, бабуля принесла ведро яблок, атерапевт тупо себе ихзабрал.

Воровато оглядевшись, медсестра подошла ивзяла деньги. Моя внутренняя жаба упала изабилась вконвульсиях. Ятронул женщину заруку.

—Баралгин, корвалола, как для двух взрослых, там фенобарбитал всоставе, пирацетам. Последний лучше инъекционно, иампулу, пожалуйста,— мне, атознаю явас.

Помнится, втопроклятое время находились ушлые медсестры, которые кололи больным пустой физраствор, алекарства, которое теприносили, продавали настороне. Все это, конечно, ссогласия заведующих отделением.

—Нутынаглый!— усмехнулась она.— Наверное, вмед поступать надумал? Неиди. Семь лет каторжной учебы икопеечная зарплата навыходу. Разве что если нахирурга или венеролога, ноэто стоит пять штук баксов.

Яприсвистнул. Столько стоили две квартиры вгороде или очень крутой дом.

—Иеще!— вспомнил я,— трубочки откапельницы дайте мне, пожалуйста.

Медсестра фыркнула:

—Тю. Тывсе-таки ребенок, аяподумала— взрослый ссиндромом карликовости.

Хотелось сказать, что имя мое— Тирион, ноясмолчал, ведь «Песнь льда ипламени» еще ненаписана, ишутку она неоценит.

Вернулась женщина спустя пять минут стем самым страшным шприцем влотке, рюмкой, распространяющей запах корвалола, итаблетками. Запив корвалолом таблетки, яотвернулся кстене, закатив рукав. Медсестра перетянула руку жгутом, проткнула кожу, развязала жгут иввела лекарство.

—Поворачивайся, трусишка! Настоящий мужик растет! Вот так придет качок: сам шкаф, вены, как шланги. Увидит шприц— ивобморок!

—Таким шприцем только эвтаназию делать,— проворчал я, взял изрук медсестры ампулу иустыдился того, что кто-то завтра недополучит свою дозу пирацетама.

Минут через десять головная боль поутихла, язакрыл глаза, отворачиваясь кстене. Медсестра сжалилась ипогасила свет вкоридоре, ноитот, что освещал сестринский пост, все равно просачивался сквозь сомкнутые веки. Аеще просачивались кровожадные мысли оЗяме иРусе. Недооценил яотморозков! Очень надеялся, что ихпосадят. Если жевсе ограничится постановкой научет, яотловлю ихпоодному, выбью зубы имокну мордой вдерьмо. Апотом— сломаю ноги. Когда кости срастутся, снова сломаю. Итак, пока при виде меня они неначнут ссаться. Это жкакими гнидами надо быть, чтобы вдвоем— наодного мелкого пацана⁈

Только начало получаться заснуть, как сквозь сон яуслышал стук вдверь отделения. Нецензурно бранясь, медсестра побежала разбираться, иизокошка, похожего нараздаточное, донесся голос моего отца: