Преодолев метров семьсот, ясвернул наасфальтовую дорогу, ведущую кдачам, над которой деревья смыкали кроны, словно вдружеском рукопожатии.

Одышка появилась, когда яуже добежал додачного кооператива, лепившегося ксклону холма. Через мост яперешел уже пешком— потому что тут водились полчища условно бездомных псов, миновал три кривенькие хижины иподнялся кнашему участку. Оннаходился насклоне холма исостоял изтрех террас. Соседи посмеивались над родителями, что почва унас каменистая, неточто уних внизине— норовно допервого сильного ливня, когда внизу все смыло вместе схижинами, идохлых кур собирали повсей деревне.

Калитка незакрывалась наключ. Все знали, что наш участок принадлежит менту, потому местная шпана непотрошила сарай инеобносила сад, втовремя как соседи отсадовых воров регулярно претерпевали илетом поочереди жили вхибарах, охраняли свои участки исоседские.

Прежде чем открыть калитку, яобернулся надачный поселок. Вон втот небольшой каменный домик налето приезжала бабушка столстым внуком, моим ровесником. Онбыл огромен, неповоротлив иуслужлив, амывсем семейством выманивали унего жвачки заправо снами дружить ипочему-то называли Бирючим Островом— это Борька придумал, инам понравилось. Вообще неблагодарное это дело— дружить сдетьми изодной семьи, они чуть что объединяются против общей угрозы: всегда будешь вменьшинстве ивиноватым, номальчика это устраивало. Черт, даже имени его непомню. Ничего, летом восполню пробел.

Ключ отзамка, висевшего насарае, хранился вдраных ботинках, стоявших узабора. Яотпер сарай, отодвинул всторону сваленную вкучу пленку, которой накрывали грядки, загрохотал ведрами, добрался допогрызенных мышами веревок, откопал потрескавшийся кожаный офицерский ремень сбляхой созвездой. Взвесил еевруке. Дед был боевым офицером, доБерлина дошел, получил три ранения. Умер отрака ввосьмидесятом, впятьдесят семь лет. Мне тогда был год. Может, ихорошо, что онневидит, вкаком аду живет его дочь.

Порылся еще иненашел карабин нужного размера. Небеда, поеду нарынок, куплю.

Авот ремень— что надо. Дед бил фашистскую нечисть, аремень продолжит его дело, будет бить нечисть местную, нонеменее гнусную.

Сбабкой Эльзой дед Иван познакомился нафронте, она надва года младше него, служила вразведроте. Суровая, вобщем, уменя бабушка. Истинный матриарх. Помнится, ябыл совсем мелким, когда она грозилась пристрелить отца. Уверен, унее хватило бымужества выполнить угрозу.

Бросить курить она так инесмогла, носсамокруток она перешла натрубку. Ейсейчас шестьдесят семь, виюле будет шестьдесят восемь. Умрет она отстарости, досматриваемая старшей дочерью.

Япомахал ремнем, представляя, как луплю гопников. Можно использовать как маленький цеп, можно, как кнут. Противник небудет представлять, что делать стаким оружием, иэто главное его преимущество. Главное— недать схватить ремень. Движения резкие хлесткие. Вот так! Ивот так! Засвистел рассекаемый воздух. Чем страшнее иэффектнее крутить ремень, тем больше вероятность, что гопота испугается такого Шаолиня.

Это ведь для них игра такая. Акогда становится больно, игры заканчиваются. Ктому жевся шушера жила вдругом конце деревни, имыпересекались только вшколе.

Скрипнула калитка— язамер, обернувшись, иобалдел, увидев нацеленную наменя двустволку. Поднял руки, поздоровался. Ничего опасного: просто дачный сторож, заего спиной маячит алабай. Как жезовут этого деда? Непомню.

—Стою-боюсь,— сказал я.

—Шляетесь тут нисвет низаря,— проворчал он, опуская двустволку.

Ясвожделением нанее посмотрел. Мне бытакую!

Огнестрела тут ународа дохренища. Кто может, браконьерит, бьет зайцев, фазанов иперелетную птицу. Нуакак еще выживать, когда измяса наприлавках— свиные копытца, анормальная свинина стоит нереальных денег?

—Извините. Мне срочно понадобился вот этот ремень.

Дед молча развернулся ипотопал прочь. Следующим летом этого деда вместе сдвумя алабаями забьют арматурами наркоманы, пришедшие потрошить дачный поселок. Ибрать-то тут особо нечего— лопаты даалюминиевые тазы. Самое ценное, что они вынесли— самогонный аппарат.

Дольше ковыряться было нельзя, ияпобежал назад, застегнув ремень насвоей нетонкой талии. Явсе надеялся, что гопота отменя отстанет, как было втой реальности. Это война понарошку. Почувствовав силу, они обычно отступали, для них все эти черные метки— неболее чем игра, тем более я— неудобная цель, живущая надругом конце поселка, мытолько вшколе пересекались. Я-то ихпомню, шакалов трусливых: только наслабых бросались, только исподтишка.

Ночтобы они отстали, нужно сломать несколько носов.

Дома уже все проснулись, исонные ползали поквартире. Япроскользнул вванную, принял ледяной душ ипереоделся вшкольное, сменив свой ремешок наконкретный дедов. Прям ажиспытать вделе его захотелось. Вумелых руках любой прут превращается воружие, авнеумелых ипистолет— бесполезная железка.

—Тыгде шлялся?— супреком крикнула мама изкухни.

—Решил спортом заняться,— почти несолгал я.— Бегал. Видишь, какой красный?

Явзял состола рекламную картинку свывалившим язык Джином Симмонсом, бас-гитаристом группы «Кисс», нарисованную Борисом, вложил под прозрачную обложку тетрадки поматематике, мысленно поблагодарив спящего брата.

Освежившись, яуселся застол, подвигая ксебе гренки— куски почерствевшего хлеба, обваленные вяйце, присыпанные укропом изажаренные. Вотличие отблевунчика, они были непросто съедобными, адаже вкусными. Вспомнилась клубника, которую мать принесла сдачи. Еебысейчас, дассахарком!

Хотелось спросить: «Ма, ачто стой клубникой? Нам еенельзя, потому что папа еще неел?»— ноясмолчал. Эти слова могут еесильно ранить, аона итак живет ввечном стрессе.

Когда мывыходили изквартиры, Наташка посмотрела намой ремень искривилась:

—Онжеоблез! Тывнем, как старый дед.

—Так надо. Это оружие,— ответил ятаким тоном, что она поверила.

Сейчас быпозвонить Илье, спросить, есть лиунего большой карабин, такой, какими пользуются альпинисты, но— никакой мобильной связи, никакого интернета еще много лет. Наташка подобрала сземли надорванный билет наавтобус, отдала мне, чтобы яего склеил, япротянул ейуже восстановленный. Увидев оранжевую морду «Икаруса», народ наостановке принялся роиться. МысНаташкой вошли взаднюю дверь, встали напыльной гармошке. Стоящие там семиклассники демонстративно отошли, ивокруг меня образовалось пустое пространство.

—Спасибо, что освободили козырное место,— поблагодарил ихя, опираясь наограждение.

Автобус повернул— хвост мотнуло, истоящих накруге крутнуло, как накарусели.

—Трупу оно никчему,— прохрипел бритый налысо ушастый пацан покличке Каюк.

—Слышь, ты, сопля дебильная, тыкак состаршими разговариваешь?

Парнишка попятился, щурясь злобно.

—Чо, стучать старшим побежишь?— продолжил прессинг я.— Сам нарвался— сам отвечай засвой косяк. Если неготов ответить— молчи. Понял?