В книге «Жизнь и смерть в Средние века» Ю. Л. Бессмертный выстраивает довольно стройную систему того, как и в каких сферах произошли изменения в положении женщин (на примере французского общества). Так, он тоже пишет, что еще в XI веке дискриминация женщины была очень явной, причем у всех сословий. «В сочинениях богословов безраздельно господствовали антифеминистские суждения, подчеркивалась особая приверженность женщин к греху, отмечалась необходимость мужской опеки над ними; непричастность клириков к повседневному общению с женщинами рассматривалась как одно из свидетельств их превосходства над всеми мирянами.

В светской модели мира приниженность женщины в XI веке также не вызывает сомнений. И в рыцарской, и в крестьянской среде почти повсеместно победил тогда агнатический счет родства, земля наследовалась преимущественно по отцовской линии. Для социокультурной оценки женщин поучительно, что с появлением второго имени (prenom) и жена, и дети нарекаются “фамилией” мужа и отца; в грамотах, касающихся крестьян, имя жены все чаще вовсе опускается». По поводу аристократических кругов он указывает также, что младшим сыновьям нередко, чтобы не дробить земельные владения, запрещали жениться, что приводило к сильному перевесу числа женщин на брачном рынке, а следовательно, обесценивало их. Чтобы как-то устроить свою жизнь, девушки, даже из благородных семей, соглашались на нецерковный брак по старому датскому праву, а то и вовсе на конкубинат.

«Подобные оценки женщины в рыцарской среде начали уступать место более позитивным лишь в следующем XII в. в частности в связи с резким ростом числа церковных браков рыцарей. Этому способствовало, с одной стороны, более широкое использование при обзаведении семьей рентных фьефов, а с другой — укрепление престижа церковного брака, обеспечивавшее женщине большую надежность семейного союза. Не случайно, в лэ Марии Французской превозносится именно эта форма брака, которая открыто противопоставляется “бесстыдному” конкубинату или куртуазной любви… Все большее распространение формально нерасторжимого церковного брака и связанной с ним моногамной семьи, несомненно, стабилизировало положение женщины. Особенно это касалось ее положения внутри семьи. Обширные права хозяйки дома, справедливо подчеркивавшиеся Р. Фоссье, приобретали отныне особую важность и стабильность, которые, конечно же, повышали престиж женщины…»

В крестьянской среде тенденции были похожие, только они обуславливались не разрешением жениться, с этим у крестьян проблем не было, а отменой крепостного права. Ну и, конечно, нерасторжимый церковный брак укрепил положение женщин — хозяек дома — и в низшем сословии тоже.

«Сакрализация брака и общепризнанность воспитательных функций женщины в семье сказались и на суждениях авторов дидактических сочинений XII в. Несмотря на сохранение в них аитифеминистских высказываний, появляются, например, попытки рассматривать самые недостатки женщины как ниспосланное богом средство нравственного совершенствования мужчины. Эта идея центральная в доктрине созданного в начале XII в. во Франции ордена Фонтевро. Основатель ордена Робер д’Арбрисель предписывал совместное существование мужских и женских монашеских общин и подчинение первых вторым. По мысли д’Арбриселя, это должно было стать для мужчины школой подавления плоти, школой аскезы и искупления греховности. В этой доктрине исходным мотивом оставалась забота о душевном спасении мужчины, но и оценка социально-культурной роли женщины здесь имплицитно повышалась.

В еще большей мере то же самое можно сказать о куртуазном культе дамы в XII в. Как бы ни оценивать общекультурный подтекст куртуазной литературы XII в. — в плане ли свидетельства явного улучшения социального статуса благородной женщины, в плане ли “сублимации мужского презрения” к ней (как к объекту «завоевания» мужчиной), — ведущей линией рыцарского поведения, отраженного в этой литературе, является нравственное самоусовершенствование рыцаря, измеряемое степенью благосклонности дамы. Но признание за женщиной роли формального судьи мужских деяний не могло не подразумевать утверждение ее авторитета, хотя бы в «мире воображения», воплощавшемся в рыцарской литературе того времени. Впрочем, и за пределами “мира воображения”, в реальной действительности XII в. благородная дама могла порой выступать как сюзерен и даже посвящала иногда юных воинов в рыцари.

Констатируя отдельные благоприятные для женщины изменения, не следует терять общей перспективы; дальше отдельных, более или менее частных нововведений дело в XII в. не пошло. Ни в светской, ни тем более в церковной модели мира не было и речи об уравнении мужчины и женщины. Несовершенство женской природы и заложенное “от века” верховенство мужчин над женщиной остаются общепризнанными во всех общественных слоях и подчеркиваются и церковными и светскими писателями. Именно общепринятость дискриминации женщины делала особенно заметными отдельные сдвиги. Почти все они касались сферы “частной жизни” и потому могли оказать лишь небольшое влияние на оценки современниками общественного статуса женщины».

Бессмертному вторит и Йен Мортимер, когда пишет, что в средневековой Англии «женщины постоянно становятся жертвами предрассудков. Дело даже не в том, что они «граждане второго сорта» — высокопоставленных женщин уважают не меньше, чем мужчин, — а в том, что женщин обвиняют во всех физических, умственных и нравственных недостатках общества. Именно женщина убедила мужчину вкусить запретный плод, из-за чего человечество изгнали из рая — а такую вину трудно искупить. Сам факт, что в Библии написано, по словам Чосера[13], “что землю женщина чуть не сгубила”, служит прочной основой для всевозможных предрассудков (впрочем, к чести Чосера, сам он им не подвержен)».