Пока выискивала среди редких вывесок нужные буквы, взглянула на себя со стороны. Да, пожалуй, в моём прикиде кто угодно будет похож на побирушку. "Мы не принимаем ворованное в качестве оплаты", — вспомнились обидные слова. Побирушка — это ещё что? Я тяжело вздохнула: может, даже и на воровку похожа.

Так что я в своих тряпках не могла произвести впечатление благородной леди или как тут?.. экси? Обижаться не на что. Встреть я такое пугало, каким сейчас была, пожалуй, и сама к нему прониклась бы подозрением.

Понять можно многое. И объяснить почти всё. Да только боль в душе от пережитого унижения меньше не стала. "Не стоит пилить уже перепиленное, переживать уже пережитое. Отпусти и иди дальше", — звучали в голове слова Ларисы, и я переключилась на размышления о ценности своих серёжек, если за одну можно купить две юбки и две блузы. Впрочем, посмотрим ещё, что там за экка Жанайа такая. Вряд ли стоит ожидать чудес.

Но я почти ошиблась.

Почти.

Экка Жанайя оказалась молодой женщиной, немногим старше веснушчатой продавщицы. И была она владелицей лавки готового платья.

Здесь меня встретили улыбкой, а само помещение было скромнее и внешне, и изнутри. Здесь торговали другой одеждой — попроще, потому и подешевле — одеждой для рабочего класса: служанок, горничных, подавальщиц, продавщиц и прочих пролетариев. Или, вернее, пролетарок.

Потому и не было здесь наёмных работниц, что нервно оборачивались на дверь в глубине помещения, потому мне здесь улыбались и потому на показанную серёжку как на предложение к обмену вполне благосклонно кивнули.

И я стала счастливой обладательницей желаемого: юбки и блузы и одного платья им на смену.

Но мне повезло и я получила кое-что в подарок.

Увидев во время примерки моё бельё, экка Жанайа потрясённо замерла, не отводя от него взгляда.

— Откуда это? Как?

И тут мне пришлось быстро соображать и придумывать легенду, скромно прикрываясь своими вещами:

— Я из далёкой страны. Там так носят.

К стыду, слово бельё я не знала. А экка, повертев меня туда и сюда, потрогала резинку и, оценив её упругость, глубоко задумалась. И не очень внимательно следила за тем, что и как я примеряла. Зато когда я, наконец, выбрала, только кивнула согласно и отошла в сторону.

Тут мне ещё раз улыбнулась удача. Жутко нервничая после стольких, как говорил кот Матроскин, лишений и выгоняний, я спросила можно ли прямо в этой одежде и пойти. Ну а как тут не нервничать, не переживать? А вдруг это дурной тон? И мне опять покажут на дверь?

Но экка Жанайя, похоже, была не здесь. Она кивнула, явно не поняв смысла вопроса, и пробормотала что-то вроде «да-да», а сама склонилась к листу бумаги и быстро рисовала.

Кажется, она забыла обо мне.

Я свернула свою старую одежду, и когда подошла, чтобы упаковать новую и расплатиться, рассмотрела, чем же она была занята. Экка рисовала модели белья, явно используя самые свежие впечатления.

Эх, да я просто кладезь полезной информации!

Фантазия у женщины была неплохая и, думаю, она разбиралась в швейном производстве, потому как знакомые модели получались на рисунках с каким-то немного старинным акцентом.

С ума сойти: вещи со старинным акцентом!

Хозяйка лавки вздрогнула, когда я положила на прилавок примеренную одежду и взяла из подставки другой грифель. Захотелось добавить несколько моделек — трусики с высокой талией, спортивные топики, бюстики без лямок.

Она смотрела во все глаза, молчала, а когда я отложила грифель, решительно вздохнула и сказала:

— От меня подарок, — и выставила на прилавок пару ботиночек. А потом ещё покопалась где-то внизу и достала шляпную коробку и саквояжик — небольшой, простенький, из грубого сукна, но подходящий к шляпке и ботинкам.

— Благодарю, экка, — вежливо склонила голову я, едва сдерживая радость. И вложила ей в ладонь свой запас золотой валюты, тот, который с жемчужиной. И пока она, пребывая всё в той же задумчивости, перекладывала украшение куда-то поглубже под прилавок, а потом упаковывала в саквояж мои тряпки и новую одежду, я едва не подпрыгивала от счастья. Ну не рассчитывала я на такую щедрость!

Хозяйка магазина так и не ответила на мои вежливые слова прощания — она снова рисовала.

А я, окрылённая удачей, шла и думала, что сама не стала бы пытаться в этом мире внедрять подобные новинки. Боюсь, они были слишком уж необычны. Да и есть ли здесь производство эластичных тканей или резинок?

А ещё пыталась понять, почему же здесь преследуют таких, как я? Вот самый простой пример — экка Жанайя. Она, лишь увидев моё бельё, вдохновилась. Сразу же видно, у неё сотни идей!

Сколько же ещё я могу принести подобной пользы? Прогресс тут где-то на уровне середины восемнадцатого века, хотя я, конечно, не историк, и точно не взялась бы утверждать.

Ну пусть я не знаю, как работает смартфон или холодильник, но самые простые, элементарные вещи, такие, как зубная щётка, чайник или нормальное жестяное ведро, смогла бы нарисовать и объяснить, как сделать.

Почему же тогда за мной была погоня? Почему нужно было скрываться? Неужели местные власти чего-то боятся от таких, как я? Болезней? Опасных знаний? Но каких? Ещё болезни так сяк, но вот знания…

Я даже не догадываюсь, как сделать атомную бомбу. Да я даже не знаю, как получить порох! Хотя здесь, наверное, знают, что это такое. Интересно, есть тут огнестрельное оружие или нет? Может, они одной только магией стреляют?

По ощущениям, я должна была уже выйти к рыночной площади, но что-то шло явно не так. Площадь не появлялась, а улица, и без того неширокая, становилась всё уже и грязнее.

Та-ак… Кажется, я пошла не в ту сторону. Нотка тревоги звякнула в душе, и я развернулась и потопала обратно. Нужно вернуться к лавке экки Жанайи и внимательно, не витая в облаках и своей сверхполезности для местного общества, проделать обратный путь.

Я шла и смотрела по сторонам, выискивая поворот на ту улочку, где меня так гостеприимно встретили. М… Кажется, здесь.

И я свернула.

Дома были вроде похожи, но в тоже время нет. Нотка тревоги обрела подружек, и в душе уже звучала мелодия. Весьма характерная мелодия страха с отчётливым наростанием паники — кажется, я заблудилась.

В чужом городе, недоброжелательном мире, среди людей, которые не любят