Эодан тоже сел на вонючую солому и постарался подавить гнев. В последние дни она слишком часто его спасала. И имела право его поддразнивать.

Первые мили от поместья по грязной дороге, идущей на юг, он мог проскакать галопом без ее указаний. Доскакав до ручья, они спешились и провели лошадей по дну ручья несколько миль на север, скользя и спотыкаясь в темноте; но он тоже так поступил бы, чтобы скрыть следы. Наконец они нашли другую дорогу и безжалостно погнали по ней лошадей; к восходу лошади готовы были упасть от усталости. Эодан отпустил бы их и пошел дальше пешком; Фрина заставила его отвести животных в заросшее кустами ущелье и убить. Эта мысль не пришла бы Эодану в голову, но это тоже был способ запутать след и возможность принести жертву на удачу. Она предложила ему принести жертву Гермесу, которого Эодан не знал, но он решил, что любой бог будет доволен.

Да, думал Эоден, до этого места он мог бы добраться без нее. Он мог даже пройти еще много миль, спал бы днем и шел ночью. Но когда он наткнулся на овчарню, и его окружили собаки, а пастухи с дубинками прибежали, чтобы наказать вора, он не смог бы придумать такой убедительный рассказ, как Фрина. Он не сошел бы за безвредного человека, когда они покупали по дороге хлеб и вино; ему пришлось бы рисковать и красть еду. Он считал себя смелым человеком, но его бросало в озноб, когда она весело болтала с возчиком, случайно встреченным в гостинице; но кончилось это тем, что они два дня проехали на грузе ячменя и дали зажить волдырям на ногах. (Он вспомнил, как при первом рассвете увидел ее окровавленные от речных камней ноги, но она ничего не сказала.) Она спасла его от необходимости вообще отвечать на вопросы, спокойно сказав, что ее бедный брат немой. Последние два дня, когда домов и деревень вокруг стало столько, что они не смели больше спать в траве, как бродяги, она находила для них ночлег. (Раньше они лежали рядом, закутавшись в плащи, смотрели на небо, усеянное звездами, и она рассказывала ему невероятные истории о том что думают о небе греческие мудрецы, и он просил пожалеть его голову, в которой все смешалось. Тогда она негромко рассмеялась и сказала, что он знает звезды лучше ее.) А теперь в Риме… Конечно, она – его судьба, потому что теперь он понимал, какой безумной была его затея одному добраться до Рима.

Тем не менее в те немногие минуты, когда они не устали и не было опасности и была возможность говорить свободно, она была с ним резка. Он гадал, чем мог ее обидеть. Однажды он спросил, и она ответила, что он должен перестать надоедать ей глупыми вопросами.

Она шевельнулась на соломе.

– Пойду куплю нм одежду получше, – сказала она. – После заката я отведу тебя к дому Флавия. Я знаю, как в него войти. Но потом тебе нужно будет вести: у меня для нас больше нет планов.

– У меня тоже, – сказал он. – Доверюсь тем богам, которые готовы нам помочь.

– Если они не поведут нас к нашей гибели, – сказала она.

– Это возможно. Но даже если так, мы ничего не можем сделать. – Эодан пожал плечами. – Я думал, мы сможем выкрасть Викку из дома, купить для нее тоже одежду мальчика, Фрина, а потом сядем на корабль и уплывем куда-нибудь…

Девушка вздохнула и вышла. Эодан растянулся на соломе и уснул.

Она вернулась с плащами и туниками из лучшей ткани, чем те, что на них, с кувшином горячей воды и тазом, который одолжила у хозяина. Он снова подчинился ее бритве. Закончив, она показала кусок хлеба и сыр.

– Ешь, – сказала она. – Тебе может понадобиться твоя сила.

Он какое-то время пожирал пищу, когда заметил, что она не шевелится.

– Не хочешь поесть? – спросил он.

Она ответила отчужденно, как будто ей было все равно, что с ними случится.

– У меня нет аппетита.

– Но тебе тоже…

– Оставь меня в покое! – выпалила она.

Вскоре они снова были на улицах. Солнце садилось, людей стало меньше, поэтому они спокойно шли по грязным булыжникам.

– Лучше до темноты уйти в более богатую часть города, – сказала Фрина. – Тут могут быть грабители.

Эодан поднял свой посох.

– Я многое бы отдал за хорошую потасовку, – сказал он.

Фрина посмотрела на него.

– Понимаю, – сказала она. Легко погладила пальцами его по руке. – Уже недолго, Эодан.

С каждым шагом напряжение в его груди росло. В сумерках он поднимался по хорошо мощенной дороге на Виминальный холм, через множество крыш, и крыш, и крыш кое-где виднелся мрамор храмов, который на востоке быстро поглощал мрак, а множество освещенных окон создавали жуткое впечатление звездного неба на земле, которое тянется дальше, чем способен видеть человек. Доносился слабый запах дыма, звук колес или усталых ног, отдаленные оклики, дрожащие в неподвижном воздухе. Однажды проехал всадник, без любопытства посмотревший на двух плебеев.

Викка, думал Эодан, Викка, я тысячу лет не видел тебя. Сегодня я тебя увижу.

Даже если весь мир будет стоять у меня на пути, сегодня я прижму тебя к себе.

Темнота сгустилась настолько, что он слышал звуки своих шагов, но не видел камни, на которые ступал. Дома по обеим сторонам улицы казались темными массами. Сердце его билось так громко, что он почти не расслышал слова Фрины:

– Мы пришли.

Но с неожиданной остротой почувствовал, как она сжала его руку.

Они стояли перед отвесной десятифутовой стеной.

– Дом в саду, – прошептала Фрина. – Никто не сторожит его с тыла… гости приходят с противоположной стороны… здесь есть ворота, но сейчас они закрыты… Если поднимешь меня на вершину, я привяжу свой пояс к кусту, и ты сможешь подняться.

Эодан сложил руки, Фрина ступила на них, одним гибким движением оперлась на его голову, чтобы обрести равновесие, и сказала:

– Давай.

Он осторожно поднял ее, почувствовав, как ее нога скользнула по его щеке. Потом она поднялась на верх стены, и он, пощупав стену, нашел спущенный пояс. И, перебирая руками, поднялся по нему.

– Где твой посох? – шепотом спросила Фрина.

– Оставил внизу, – ответил Эодан.

– Боги так затуманили твой разум, что ты решил оставить след? Возвращайся и возьми его! – резко сказала она.

Когда они наконец были в саду, Эодан стал всматриваться через согнутые ветви дерева. С этой стороны не видно никаких огней. Вспоминая виллу, Эодан предположил, что