заставлю уважать Кадара Болгитина! Вот и насчет Кэтии, кажись, заподозрил… Надо поосторожнее быть, а то как бы шуму не наделал, щенок… Завидует, поди…» Кадар сидел погрузившись в свои мысли и не прислушиваясь больше к разговору друзей. Чужие успехи его не интересовали.

Сложный человек Кадар. С одной стороны — вроде бы работящий, опытный, тут ничего не скажешь. Но — черствый какой-то. Чужой боли-беды не чувствует. Во всем хочет быть первым. Чей-то успех — ему нож в сердце. Привык он, что все в бригаде ему подчиняются. Его слово — закон. Другие вроде и мнения своего не имеют. Во всяком случае, помалкивают. А Гена ему ни в чем не уступает. Когда они вместе ездят к оленям, Кадар незаметно состязается с ним — в меткости метания маута, в быстроте упряжки. Гена и тут не отстает от бригадира. Где только и научился? Весь в своего отца. К тому же еще шибко грамотный. Целый воз книг приволок. Ночами читает. Когда и спит-то? Нет, странный он человек, Кадару его никак не понять.

За столом громко засмеялись. Кадар встрепенулся, с неприязнью посмотрел на Гену, резко поднялся и процедил сквозь зубы:

— Хватит тут языки чесать. Работы полно, пока светло, нарты осмотреть нужно. А ты, — на ходу бросил он Кеше, — отдыхай пока. Вечером в стадо поедешь.

На следующий день вернулась из поселка Капа. Привезла Гене два письма. Одно от жены, другое — от Степана. Письмо друга обрадовало его. Он даже прочитал его первым, надеясь найти хоть какое-то объяснение — почему тот ушел из бригады.

Вначале Степан ничего особенного не писал. Обычные вопросы: как дела? Освоился ли с оленями? Как там Мойто? О себе почти не рассказывал. Просил только присмотреть за собакой, может быть, он соберется и приедет за ней. Гене стало жаль Мойто, Они так привязались друг к другу… Но Степан — хозяин, конечно, он может забрать Мойто. Надо будет потом взять у него щенка…

Гена невольно расстроился, ведь он ждал от друга совсем других слов. Но тут он заметил в конверте еще один листок. Развернул — продолжение письма. Даже не продолжение, а, по сути дела, новое письмо.

«…Гена, я, может быть, работал бы еще в стаде, если бы не Болгитин. Он прямо возненавидел меня. Никогда нормально не разговаривал. Только командовал. Если что не получается, виноватым оказывался я. Олени ли потерялись или еще что… Все я причина. Найди, рычит Кадар, без оленей не возвращайся! И потом… кажется мне, не все у него, как бы сказать, по совести, что ли… Ты присмотрись к нему, но и остерегайся. А у меня он окончательно отбил охоту работать в стаде. Неужели и в других бригадах так? Как же тогда людям верить… Меня, если можешь, шибко не осуждай. Я сам собой недоволен, а поделать ничего не могу. Вроде бы боюсь чего-то…

Тебе желаю удачи. Может, ты окажешься сильнее меня. Хорошо бы…

Степан».

Слова Степана озадачили Гену, хоть и писал тот сверхосторожно. Значит, он тоже видел, что дела у бригадира не столь хороши… Почему же не сказал об этом Адитову? Просто ушел, и все. Нет, Степан, так не годится, рано ты лапки вниз опустил. Мы еще повоюем, выведем Кадара на чистую воду!

Письмо от Клавы было длинное. Крупным круглым почерком она писала:

«Здравствуй, Гена! Будто прошел целый год, как ты уехал. Гера приходит из садика и каждый раз спрашивает: а где папа?

Капа тебя хвалит, говорит, что ты трудяга, что у тебя добрая душа. Мне приятно, если честно, я и сама знаю, что ты вполсилы никогда не будешь работать. Только береги себя. Я очень испугалась, когда Капа рассказала о медведе. Как ты решился на это? Вдруг он задрал бы тебя, что было бы с нами? Ты думал? Зачем нужно было лезть в берлогу! Я тебе запрещаю охотиться! Слышишь? Запрещаю! Теперь о волке. Зачем ты гонялся за ним? А если бы целая стая накинулась на тебя? Ты бы хоть о сыне подумал, если жена не дорога…

Ну, ладно, хватит об этом. Несколько слов о делах в поселке. Степана обсуждали на профкоме. Жалобу на него подал Урэкчэнов. Сколько-то дней засчитали за прогулы и теперь удержат из зарплаты. Несколько раз видели его в компании с Алешкой Захаровым и Павеленжой. Он устроился сначала кочегаром в котельной. Урэкчэнов опять настоял, чтобы его сняли с работы, мол, от такого горе-работника одни убытки. Жалко Степу, похудел весь. Вчера встретила, он о тебе спрашивал, тоже напишет, передаст с Капой тебе письмо. Соседи говорят, что и родная сестра житья ему не дает, гонит из дому.

Приехал на каникулы сын Урэкчэнова. Ты его знаешь, он — студент. Помнишь, как летом прошлого года всем пускал пыль в глаза, что он корреспондент «Комсомольской правды», другой раз будто он комиссар стройотряда. Конечно, все это болтовня пустая была. Теперь, кажется, все время пирует. Закрутил роман с Зиной Атакиной. Вроде обещал даже жениться на ней. Представляешь, молодой парень женится на женщине, за подол которой держатся шестеро детей? А Урэкчэнов словно и не переживает. Степан, по его мнению, более опасен.

Бедный Нюку, кажется, серьезно болен. Он тоже не устает хвалить тебя. Просил передать, чтобы ты запрягал его упряжных оленей. Говорит, что тебе доверить можно, что ты их понимаешь. Врачи наши за него боятся.

Дед Семен рвется в стадо. Ты, наверное, станешь как он, когда состаришься. Сейчас он седла делает. Привезли ему оленьи рога, доски, и он целыми днями над ними колдует. Штук двадцать уже смастерил. Женщины в меховой мастерской обшили седла и набили шерстью, старались, а дед Семен все равно проверяет… Одно такое новое седло Капа увезла тебе.

Береги себя, милый. О нас не беспокойся. Пиши. Если удастся, приезжай хоть на несколько дней. Видишь домик с трубой? Это наш дом. Гера нарисовал.

Твоя Клава».

11

Приехал из поселка Урэкчэнов. Приближалась сдача государственного плана. Многие стада уже рассчитались, туши оленей штабелями сложены в складах райкоопа. Скоро их погрузят на самолеты и увезут в город. Кадару были известны показатели этих бригад. Архип Степанович заранее ему сообщил.

Урэкчэнов велел пригласить оленеводов на беседу. Собрались в палатке бригадира.

— Ну, как живете? — спросил он, поздоровавшись с каждым за руку. Гене он протянул письмо в голубом конверте. Письмо было снова от жены.

— Волки покоя не дают,