Время капало из крана с надоедливым мелодичным стуком.

Сквозь дрему Берту приходили на ум различные картины, саундтреком к которым могли бы подойти эти звуки. Полые ландшафты, выложенные из духовых инструментов. Лес алмазных сосулек, рассыпающих весеннюю капель. Празднество крохотных, с мизинчик, созданий, с размеренной четкостью бьющих в слюдяные барабаны.

Берту казалось, что его тело исполнено из стекла. Кто-то завернул его в ковер и грубо, но без особой жестокости несколько раз ударил кувалдой. Кости растрескались и проткнули кожу изнутри зубчатой бахромой.

«Я никогда не смогу ходить, – хихикнул про себя Берт. – Стану шаром и буду кататься из угла в угол. Отличный цирковой трюк!»

По коридору заскрипели колеса. Берт жадно прислушался, пытаясь уловить обрывки разговоров. Дверь в палату открылась, стекло зазвенело, голоса неожиданно заполнили палату гомоном чаек. Запахло мылом и морским прибоем.

– …рядом с домом, – закончил женский голос, но его партию тут же подхватил мужской. Доктор. Самые внимательные руки. «Он доставал трубки из моей груди, продувал их и монтировал на место, – покивал внутренний Берт. – Уважаю профессионалов! По одном звуку определить, что не так с моим клавикордом».

– Проклятое место! Давно пора его снести!

– Полицейские оставили здесь своего человека, возможно, тот, кто сделал это с ними, захочет вернуться.

– Его до сих пор не нашли?

– Доктор, в городе живут семьсот тысяч человек, – женщина явно гордилась чужими словами, которые звучали так убедительно. – Дом перетряхнули по кирпичику.

– Этот коп, похоже, вас очаровал.

– Ну что вы, доктор. Линкольн Финч вовсе не в моем вкусе. Ему всего двадцать один!

– Пусть лучше ваш коп объяснит, куда пропадают дети?!

– Он говорит, что все следы ведут в порт. Возможно, там детей продают на органы или что-то в этом роде…

– Этот ваш Финч – странный малый. Видели его руки?

– Боже мой, доктор, он вовсе не мой! И потом, это скорей всего ожоги… или экзема, как вы думаете, доктор?

– Да-да, – раздражение рычало в голосе доктора, Берт видел собаку, которая сидела в нем, приземистая, плотно сбитая, с крепкими желтыми клыками, беспородная, но опасная псина. – Вторые сутки кряду из дома на холме нам привозят едва живого человека, все следы ведут в порт, а мы обсуждаем: обварился ваш дорогой коп или страдает нервами!

– Ах, доктор, вы нестерпимы! Откуда в вас столько желчи и скепсиса?!

– Реализм, Марта, это называется – смотреть на вещи реально. Всю жизнь меня учили верить фактам. И если рядом с заброшенной дырой опять находят раненого, значит, что-то особенное в этой дыре есть.

– Шакалы… – прохрипел Берт, их клювы были для него такой же реальностью, как и раздробленные свирели внутри груди. Каждый вздох отзывался переливчатым тремоло.

– Вам еще рано охотиться, – отмахнулся доктор. – А пока познакомьтесь с новым соседом. Он, как и вы, пострадал рядом с домом. У вас даже диагнозы похожи. Мда.

Голоса утекли в коридор.

Берт никак не мог разомкнуть веки. Проклятые карлики поставили на них замки! Парень слышал тяжелое размеренное дыхание рядом с собой, но видел лишь мутную, белесую пелену.

– Ты видел их? – Берту показалось уместным начать разговор именно так.

– Тараканов? – прохрипел сосед, его кровать скрипнула. Наверное, сел или спустил ноги. Счастливчик! Может двигаться, не боясь поломаться или ступить на битое стекло.

– Да нет же, паучьих шакалов.

– Нет, я помню только негритянку и тараканов.

– Ммм, – Берт не знал, о чем еще спросить. – Тебе кололи такую едкую гадость, от которой чувство, будто под кожу залили кипятка?

– Витамины, – припомнил сосед. Его голос стал чище. Мальчишка!

– Ага, ты меня младше! – обрадовался Берт. – Я – Берт Райт.

– Люк Комптон.

– Меня позвала девушка в окне. Я думал, ее там держат силой.

– Моя сестра, – всхлипнул сосед. Внезапно Берт понял, что пелена – всего лишь платок, которым его накрыли, чтобы солнце не резало глаза. Парень поднял правую руку, и та, на удивление, послушалась. «Главное, не разбить ее, когда буду класть на место!»

Берт стащил ткань с лица, и свет вогнал ему в глазницы два ослепительных ножа. Рука грохнулась вдоль тела. Берт услышал звон, с которым отдалось внутри него это падение, и приготовился с ужасом пожинать плоды своей глупости: грохот сервизов, рушащиеся залы из хрусталя, обвал сталактитов.

– Шейла! – рыдал голос рядом. – Я ничего не смог сделать!

Понемногу из сияния стали проступать предметы. Мир проявлялся как на фотографии. Берт увидел, что под потолком вращается вентилятор, огромный, как вертолетный винт, и абсолютно бесшумный. Берт повернул голову и у самого носа накололся взглядом на тумбочку, возмутительно квадратную и твердую, мысленно слизнул со стакана каплю воды и ощупью двинулся дальше. Взгляд полз терпеливо, как муравей. Каждый предмет обладал запредельной тактильностью. Берт хотел коснуться каждого угла, залезть в каждую выемку. За тумбочкой обнаружился нос, торчащий из плена белоснежных бинтов. Вокруг носа, выше или ниже, обычно располагались глаза, шея, уши, но здесь, после тщательного изучения, обнаружился только рот.

– Шейла, – продолжал жалеть себя мальчишка. – Шейла!

Берт поймал себя на мысли, что хочет засунуть палец в этот хнычущий рот. Хорошо, что рука отказалась слушаться.

В коридоре засуетились, мимо двери метнулись белые тени, издалека пришел визг колес – кого-то везли, жизнь на волоске, голоса раскаркались, зазвенело битое стекло.