пересёк маленький коридор неслышно, подобно тени летучей мыши, и скользнул в парадную дверь. Меня, как любой другой предмет, он не заметил. Я облегчённо выдохнула; всё моё существо воспротивилось скандалить с человеком, с которым я даже не обмолвилась ни разу приветствием. Он удалился на виноградники, к своим прямым обязанностям. Опять я наблюдала его спину. Всё казалось столь обыденным, будничным. Кроме этого его взгляда в никуда, выражения лица – гордого и в то же время таящего некую страшную тайну. В этот раз меня глубоко тронуло его загадочное спокойствие.

Мысли прервала главная звезда моего ревю, известная как гадкая Валентина. Встречайте! Она вплыла на кухню в шёлковом халате-кимоно, и я впервые увидела её без собранных на затылке волос, они рассыпались по плечам волнами. Я наивно полагала, вычитала где-то, что женщина после акта любви молодеет на глазах. Я бы не сказала, что синьора как-то посвежела, во всяком случае, отдохнувшей я бы её точно не назвала – но какой уж тут отдых! Безусловно, с её лица легко считывался экстаз или его следы – это при том, что я экстаза раньше в глаза не видела. Но любые знакомые мне чувства – волнение, трепет, упоение – не дотягивали до этой её экспрессии. Значит, это был экстаз. В её дыхании не остыло ещё возбуждение. Как бы я хотела сейчас дышать этим же ритмом!..

Валентина поставила вариться кофе. Наконец она приметила меня на террасе, изобразила удивление:

– О, дорогая, вы уже вернулись?

– Вы не рады?

Она пригладила волосы и улыбнулась.

– Конечно, рада. Просто думала, что вы останетесь ещё на некоторое время в городе.

Святые небеса!

– Вы вправду могли так думать? – дерзко сказала я.

– Конечно. Я думала, что вчера дала вам это понять.

– Вы ошиблись. Я здесь уже больше часа. – Я едко улыбнулась.

– Вы голодны?

– Ну, только если духовно.

Брови синьоры чуть дёрнулись вверх, но она продолжала мягким голосом:

– Как прошли танцы?

– Бросьте, крёстная! Что вы ко мне прицепились? Вы знаете меня лучше, чем я сама, со мной-то всё ясно. Вы про себя расскажите. Просветите, как это у вас так ловко всё получается.

– О чём вы, милая?

– Да вы же находка! Вы же у нас, оказалось, искусница в любом деле, так ведь? Ну, мне ли не знать. Я уже час как тут, а вы… всё это время вы так увлекательно читали Пьетро отрывки из Библии, что мне уже самой стало интересно, о чём там пишут.

– Вы видели Пьетро? – спросила она обычным тоном.

– Я не слепая, крёстная. – Я посмотрела ей в глаза прямым взглядом, который спрашивал: «Надеюсь, ваши чресла довольны?». – Отброшу мораль, что вы скармливаете другим, но не себе. Предположу, что вы очень хороши, раз такой молодец находит время для вас в своём графике. Ах да, вот досада, я заметила у Пьетро банкноту, принятую из ваших искусных рук…

Я откинулась назад, вздёрнув подбородок, неотрывно глядя на Валентину. Она кивнула, в её лице промелькнул интерес.

– Да, Пьетро уделяет мне время, не скрою. Да, я плачу ему. Но, дорогая, он беден и берётся за разную работу, пора бы и вам знать, что деньги не растут на деревьях, как апельсины.

И тут я залилась фальшивым смехом, надеясь уколоть, да побольнее, оскорбить эту ведьму.

– Я всё поняла, крёстная, всё. Вы завидуете – мне, моей молодости, коже на моих руках, а своими страшными руками вы злостно отпугиваете моих поклонников. Знаете, кто вы? Вы – старая злая завистливая женщина, облезлая кошка, и покупать бедного юношу – ваша последняя возможность испытать любовь, которая ко мне липнет, едва я выхожу на улицу!

В доказательство вышесказанному – но больше самой себе – я немедленно сбежала с террасы и отправилась к виноградникам. Пьетро уже далеко был, кромсал побеги, взобравшись на изгородь. Подойдя, я встала за его спиной и прочистила горло. Вблизи его ножницы издавали довольно жуткий неприятный скрип. Я вся кипела.

– Привет, – вобрав всю нежность в голос, произнесла я.

Не поворачиваясь, он равнодушно продолжал стричь. Я выдохнула и нервно зачастила:

– Ладно… Послушай, я знаю, что нравлюсь тебе, иначе ты бы не смотрел на меня спящую, ведь так? Конечно, если ты не извращенец какой…

Зачем я это ляпнула? И немудрено, что я оставалась для него пустым местом. Но какое поразительное, неслыханное хладнокровие с другой стороны! Тут уж с языка моего полетело:

– Послушай, ты, наверно, думаешь, что я тоже пришла уговаривать? Прошу не путать меня с Валентиной, я за такое не плачу. Мне самой кто угодно заплатит! И не какую-то банкноту…

Что я несла! Не так, не так я представляла наш первый разговор!

Он тяжко вздохнул – кажется, я его обидела.

– Пьетро, извини, Пьетро, я…

Он молча слез, подошёл к следующей лозе, вскарабкался. Всё это время со мной разговаривала только его спина, широкая и длинная, она, как щит, отражала все мои нападки и колкости.

– Пьетро, это глупо…

Сколько презрения, какая усмешка! Я взбесилась, крикнула:

– Самовлюблённый дурак!

Развернулась и помчалась обратно; думаю, точно могла укусить первого встречного. Как часто бывает, когда, обидев кого-то, мы, защищаясь, обижаем его ещё сильнее. Впрочем, и он меня обидел. Оскорбил, сумел, не сказав ни слова. Внутри всё требовало мести за эту их с Валентиной издёвку. Ведь если Пьетро меня любил – а с чего-то я это втемяшила себе в голову? – значит, с Валентиной он так поквитался за моё последнее свидание с Нино, за то, что я не вернулась вчера. Но как он смеет со мной так обращаться! Я не его ножницы или мопед, я не вещь и никому не принадлежу! Я готова была это доказать. Прямо сейчас.

Глава 10

– Пойдём!

Нино дёрнулся. Он читал газету, лёжа на диване, и мой возглас его перепугал. Я влетела в хозяйский дом и схватила Нино за руку.

– Что случилось? – не понимал он.

Я потащила его, растерянного, прямо в виноградники. Я молчала, он больше не задавал вопросов. Мы взошли на холм и оказались между изгородями, за одной маячила спина Пьетро. Нино покорно ждал любой моей команды. В тот момент он не значил для меня ничего, он был хорош, я ощущала его сентиментальность и понимала, что не хотела его ещё больше, чем вчера. Над нами плыли серебристые облака, похожие на барашков.

– Поцелуй меня, – попросила я.

И он прижал ладонями моё лицо к своему. Его губы начали исследовать меня. Дрожащими руками, противясь и повинуясь