которой он так завидовал пятнадцать лет назад. Да, несомненно, это был он, автор бессмертной фразы, которую потом цитировала мужская половина двух институтов: «Они лежали и дружили».

— Юрик?

— Ну наконец-то!

Они обнялись прямо на. пороге, а затем, когда уже вошли в квартиру, Юрий спросил:

— Ты собрался куда-то уходить?

— Да, — кивнул Денис, — и тебя могу взять с собой… — он помолчал и, отводя налившиеся слезами глаза, добавил: — Гроб поможешь нести.

— Какой гроб? У тебя кто-то умер?

— Серега…

— Вот это да! — ошеломленно пробормотал Юрий. — Нет, ну как же это… пятнадцать лет не виделись, и вдруг… Как все это произошло?

— Поехали, а то опоздаем. По дороге я тебе все объясню.

Они вышли из дома, поймали такси, и, пока ехали в морг, Денис рассказал о своей «брачной» ночи и о том, как на другой день он увидел машину Сергея, когда ее вытаскивали из кювета.

— Его труп нашли там же, неподалеку от машины, — закончил он. — В милиции говорят, что Серега был задушен удавкой и что они начали следствие. Вот, собственно, и все, что я знаю.

— А твоя жена так и не нашлась?

— Нет.

Дальнейшие события этого бесконечного дня показались Денису сплошным непрекращающимся наваждением, причем главная задача состояла в том, чтобы это наваждение пережить. И рыдающая жена Сергея, и мертвое лицо друга, и мрачная суета похорон, и томительный ритуал поминок — все это словно бы проступало сквозь пелену, размывавшую цвета и приглушавшую звуки, К счастью, от него уже не требовалось почти никаких усилий, поскольку Юрий мгновенно взял все на себя. Через пятнадцать лет разлуки он увидел своего друга только в гробу и повел себя так, словно бы прилетел из Америки специально для того, чтобы распоряжаться на его похоронах.

К тому времени, когда они вернулись к Денису, тот несколько приободрился и почувствовал себя лучше. Ни один из них не хотел спать, а потому на столе появилась очередная бутылка, и постепенно завязался неспешный разговор, в котором оба тщательно избегали темы сегодняшних похорон.

По просьбе Юрия Денис показал ему фотографии жены, но вопреки своим ожиданиям восторгов в ответ не получил.

— Н-да, ничего девочка, — рассеянно заметил Юрий.

— Привык там к голливудским звездам, американец хренов… — недовольно буркнул Денис, отбирая фотографии и пряча их в альбом.

— Напрасно обижаешься, старик, — сказал Юрий, — дело совсем в другом. Мне никогда не нравились жены моих друзей, хотя это были весьма милые дамы, с которыми, кстати, у меня всегда складывались прекрасные отношения. И ты знаешь, я понял, в чем дело! — он усмехнулся. — Просто мне, неугомонившемуся, скучны женщины, которые, если так можно выразиться, выведены из свободного сексуального обращения.

— И ты не пытался ни одну из них соблазнить?

— Ну что ты! Дружба — это святое…

— Святое — это любовь, — с таким надрывом произнес Денис, вновь наполняя бокалы, что Юрий быстро взглянул на своего приятеля, лицо которого скривилось от готовности заплакать.

— Оставь, старик, — мягко заметил Юрий, — я прекрасно понимаю твои чувства и, поверь моему инстинкту, который, сам знаешь, никогда меня не подводил, что твоя Галина найдется раньше, чем я уеду обратно, так что ты еще сможешь нас познакомить.

— Если бы…

— Понимаешь, я женат уже больше десяти лет, — продолжал он после того, как они чокнулись и выпили, — но мне иногда приходит в голову забавная мысль. По-настоящему любимой женщина может быть только тогда, когда она недоступна, а не тогда, когда просыпается рядом с тобой, обдает тебя несвежим дыханием, а потом надевает халат и идет в туалет/

— Действительно, забавно, — согласился Денис, — тем более что это говорит человек, который, как мне помнится, всегда добивался от женщин, чего хотел.

— И тем не менее.

— А меня, когда я вспоминаю свою молодость, забавляет другое. Если в те времена у меня бывали дамы сердца, то я ходил в потрепанных джинсах и рваных ботинках, зато пил вместе с ними шампанское и ел бананы; если же дам не было, то я покупал себе и новые джинсы, и новые ботинки, зато пил по-черному. И еще — благодаря инфляции, с которой мы познакомились совсем недавно, теперь совсем не жаль бессмысленных трат молодости. Что такое десятка, которая когда-то была для нас целым состоянием…

— И на которую можно было приобрести больше удовольствий, чем на ваши нынешние сто тысяч!

— О да! Но грустно другое — не так ли и жизнь, обогащая нас опытом и лишая прежней остроты чувств, обесценивает все те мысли и эмоции, которыми когда-то так дорожили?

— Вот здесь я с тобой согласен, — поддержал Юрий и даже подался вперед, и вообще мне теперь кажется, что лучшие годы жизни — это от двадцати пяти до тридцати пяти, и вот эту самую лучшую пору мы, к сожалению, уже миновали.

— О! — встрепенулся Денис и подошел к книжной полке. — Я тут недавно читал Юнга и встретил у него по этому поводу такую прекрасную фразу, которую надо обязательно процитировать, если, конечно, ты захочешь слушать.

— Конечно, захочу.

— Ну, тогда слушай, — Денис вернулся на свое место, держа в руках раскрытую книгу. — Сначала он пишет о том, что в середине жизни, когда человек достигает устойчивого положения в обществе, ему начинает казаться, что уже найдена правильная линия, верные идеалы и принципы, и остается только им следовать. Однако многое, слишком многое — жизнь, которая могла бы быть прожита иначе, — остается лежать в чуланах, покрыта пылью воспоминаний, оказываясь порою раскаленными углями под серым пеплом.

— Но я не хотел бы, чтобы жизнь была прожита иначе…

— Погоди, тут самое главное другое, и об этом он пишет чуть дальше. Я не буду. цитировать, — Денис быстро пробежал глазами страницу, — но здесь он говорит о том, что если смысл жизни в молодо-. ста — утвердить себя в обществе, добиться успеха, жениться, сделать карьеру, то к середине жизни, когда эти цели уже достигнуты, глупо и дальше следовать только им.

— Ты имеешь в виду…

— Не я, а Юнг имеет в виду, что глупо тратить другую половину жизни на дальнейшее развитие завоеванных успехов — зарабатывание денег, стремление к большему влиянию или большей власти, ну и так далее. Он уверяет, что вторую половину жизни стоит посвятить культуре.

— То есть чему?

— Мудрости, своему «я», может быть, Богу… Кстати, а ты приехал в Россию только для того, чтобы повидать старых друзей?

Вопрос застал Юрия врасплох, и ОН^ вскинул изумленные глаза на своего приятеля.

— В общем-то, да, конечно… почему ты об этом спросил?

— Ну, а Лариса?

— Ты ее