Апрель превратился для меня в сплошной день сурка. С регулярностью маятника повторялось одно и то же.

Вечером я говорила: Марина, надо наконец взять себя в руки. Жизнь продолжается. Еще три месяца — и ты вернешься домой.

И тут же вздрагивала от мысли, что возвращаться некуда. Дома нет.

Спокойно, на те иудины деньги на счете можно снимать квартиру не один год. А в Италии все равно остаться не получится.

Студенческая виза закончилась, рабочую мне дали всего на год, поэтому в июле я должна была уехать. А в Питере начать все сначала. Я получила диплом престижного зарубежного института и дефицитную специальность. Надо было только привести себя в порядок. Прекратить объедаться, похудеть. Сходить в парикмахерскую, к косметологу, по магазинам. А то ведь даже работу искать в таком виде неловко. Да и девчонкам показаться стыдно.

Утром я съедала вареное яйцо, выпивала чашку кофе без сахара и шла на работу, обещая себе, что вечером непременно схожу в спортзал. Но уже к обеду просыпалось чудовище и требовало своего. Мы отправлялись в кафетерий, и я кидала ему подачку: что-то уныло-овощное. Оно злилось и продолжало требовать. Я сопротивлялась, но борьба была слишком неравной.

После работы, забыв о спортзале, заскакивала в супермаркет, честно собираясь купить немножко диетической еды, а выходила с большим пакетом, а то и двумя. Бегом — если можно было так назвать мое перекатывание по асфальту — добиралась до дома, и…

В начале мая стрелка весов доползла до последнего деления: сто десять. Я нашла магазинчик секонд-хенда больших размеров, купила там пару юбок и брюки, пришла домой, разделась перед зеркалом.

Vacca grassa…

Захотелось сдохнуть немедленно — лишь бы не видеть эту мерзкую складчатую тушу, заросшую целлюлитом.

«Жрать!» — сварливо потребовало чудовище.

И тут я решила его обмануть. Иногда приступ гасила рвота. Резко. Иногда он гас сам — медленно и мучительно. Я все равно хотела есть — теперь мне хотелось этого всегда, даже во сне, — но между приступами хотя бы могла сопротивляться.

Проглотив все, что имелось в наличии, я взяла зубную щетку и пошла в туалет. Разумеется, мне было известно, что это уже следующий круг ада — классическая булимия, когда сначала едят, а потом избавляются от съеденного, но уверяла себя, что не собираюсь заниматься этим постоянно. Надо лишь вырваться из этого порочного круга, ну и… похудеть… немного.

К началу июня остатки здравого смысла уже кричали sos. Я окончательно загнала себя в ловушку. Походы с щеткой к унитазу стали нормой. И не только после ужина — после любой еды. Я сбросила шесть кило. Организм отчаянно сопротивлялся, инстинкт самосохранения брал верх над рвотным рефлексом. Но я не сдавалась и прибегла к тяжелой лекарственной артиллерии — слабительному и мочегонному. Здравый смысл ушел в закат. Чудовище по-прежнему требовало еды. Мания похудеть ничем ему не уступала. Они дрались между собой, а я жила словно в густом тумане.

Жрать! Похудеть! Жрать! Похудеть!

Если бы это продлилось еще немного, я наверняка спятила бы окончательно и начала срезать ножом куски жира с бедер. Но, к счастью, вернулся Фабиано.

Увидев меня, он долго и со вкусом матерился. А я рыдала, уткнувшись носом ему в грудь.

— Мари, тебе надо лечиться, — сказал он, выслушав меня. — Серьезно лечиться. Я знаю одну хорошую, хотя и очень дорогую клинику. Туда обращаются знаменитости. Больше лечатся от анорексии, но и от булимии тоже.

— Che merda*! — заорала я. — У меня виза кончается через две недели. И денег нет. Не только на дорогую клинику, но и на дешевую. Ни на какую.

— Все сделаем. Нужно решиться. Мари, я тебя умоляю. Не хочешь ради себя, сделай это ради меня. Я не могу видеть тебя такой. Ты же себя убиваешь!

Я рыдала, орала, ругалась и снова рыдала. Говорила, что лучше повешусь, чем такой позор, но Фабиано хладнокровно возражал, что меня не выдержит ни одна веревка. К утру, охрипнув от воплей и доведя соседей до бешенства, я сдалась.

Фабиано выпрыгнул из-под себя, нашел деньги и миграционного юриста, который умудрился прицепить к моей почти закончившейся рабочей визе лечебную. И за руку привел в клинику профессора Понтедро. Но перед этим мы съели по пирожному в кафе поблизости, а потом он заставил меня вскарабкаться на каменного льва у входа и сфотографировал. Именно эту фотографию я и хранила в телефоне — Nevermore!

Первые дни в клинике я, как и все прочие, провела на таблетках и капельницах. Почти такой же детокс, как у обычных наркоманов. Очистить организм от токсинов, привести в порядок водно-солевой баланс, снять острые последствия стресса. Антидепрессанты, анксиолитики** и еще масса лекарств, потому что весь последний год я целенаправленно гробила свой несчастный организм, и в нем не осталось ни одного стопроцентно здорового органа. Это в двадцать два года!

Групповая и индивидуальная психотерапия, беседы с диетологом, неврологом и гастроэнтерологом, гимнастика, массаж, аутотренинг. Прогулки в парке, время для свободного общения, танцы. Все было расписано по часам, но организовано так, чтобы не чувствовалось прессинга жесткой дисциплины, хотя на самом деле она была именно такой. Камеры стояли везде, даже в душе и туалете. Попытки нарушить режим пресекались незамедлительно. Впрочем, уйти из клиники можно было в любой момент. Правда, деньги за лечение — огромные! — не возвращались, это подчеркивалось в договоре.

Два месяца — бесконечных резиновых месяца борьбы с чудовищем. Новичкам объясняли сразу же при поступлении: вы неизлечимо больны, надо научиться с этим жить, причем так, чтобы максимально приблизить жизнь к нормальной. Для этого требуется соблюдать ряд правил — как и при любой другой хронической болезни. С вашей можно жить долго и счастливо. Хотя и непросто.

Мой случай оказался нестандартным и сложным. Сильная природная склонность к полноте, нарушенный обмен веществ и сбитый гормональный фон. Чтобы похудеть и держать себя в нормальном весе, не причиняя при этом еще большего вреда здоровью, я должна была пожизненно соблюдать диету и заниматься спортом. Да еще принимать лекарства — одни постоянно, другие курсами. Но эти жесткие рамки, в свою очередь, были сильным провоцирующим фактором для новых обострений булимии. Так что моя дальнейшая жизнь обещала быть непростой вдвойне.