Кира решила дождаться, пока ее позовут. «Совсем недавно дед сообщил, что уже распорядился насчет своих похорон. Да так торжественно преподнес! А мне стало смешно — о чем думает?! Любой мужик лет на двадцать моложе рядом с ним — дряхлый старик. Дед бы жил до ста, а то и дольше, если бы какая-то мразь его не убила. Как убийца в дом-то вошел? Мимо меня не проскочил бы, значит, только через заднюю дверь. Но она на замке! Ключ лежит в ящике кухонной тумбы. Но если Арканов вошел в дом со стороны сада, то только через эту дверь. Дед открыл? Больше некому. Где ключ, знаем только мы трое — он, я и Лушников. Лушников… — убийца?!» Кира вдруг замерла: вот уж кто ненависти к бывшему хирургу Бранчевскому даже не скрывал — Саня. И еще его мамаша.

Кира схватила телефон.

— Лушников, ты где? — выпалила она на одном дыхании, когда услышала громкое «алё». Дожидаться ответа Кира не стала: громкая музыка, пьяные голоса… ее бывший муж явно отмечал с друзьями развод в любимом баре на Базарной.

Кира вновь выглянула в окно — рядом с машиной следственного комитета парковалась «Скорая».

* * *

— Я совсем забыла об Армене, даже не позвонила ему, — вспомнила Кира.

— На кой он тебе?

— Он предложил прихватить меня в город, они со Светланой собрались в квартиру, там сестра и брат Зои Оганезовны. Еще одна смерть. Или все же убийство? Как думаешь?

— Завтра узнаем.

— Господи, что за день?!

Следственная группа и «Скорая», уже уехали. Кира с Максом сидели рядом на диване при свете лампы торшера. Кира вертела в руках дедовы очки, то складывая, то вновь расправляя дужки. Стекол в оправе не было, Кира их даже не увидела поблизости, когда поднимала очки с пола. Выскочили и куда-то отлетели? Или подобрал кто-то? Как же тогда оправу не заметили? Почему-то этот вопрос сейчас казался самым важным.

От монотонных движений уже начали побаливать пальцы, но Кира все никак не могла расстаться с вещью, принадлежавшей деду.

— Дай сюда, доломаешь! — Арканов отобрал наконец у нее оправу и положил на столик торшера. — Тебе в город зачем? Утром отвезу, сейчас иди спать. Я останусь с тобой, здесь, на диване лягу. Подушку только мне кинь.

— Я хотела напроситься заночевать к матери. Мне нужно обыскать ящики в «стенке», где у нее документы. Хоть что-то она хранит в память о бабушке! Если ребенка забирают в приют, то куда девают личные вещи?

— Наверное, есть какой-то специальный склад в детском доме. Где она жила с матерью до того, как попала в приют?

— Не знаю, Макс! Мне только сегодня дед рассказал, что мама там воспитывалась до восьми лет, а потом ее удочерила пожилая пара. Где в это время была моя бабушка Кира Владимировна Нестерова, могу только догадываться. Письма, которые мы нашли в доме Муравиных, — от нее. Все семь из Ленинграда, но без обратного адреса. Последнее от третьего декабря шестьдесят девятого года. Мы как раз хотели с дедом их почитать…

— Где они?

— На комоде, наверное. Когда я пришла, дед в ящиках что-то искал. В общем, начала я зачитывать вслух одно письмо, а дед в это время наткнулся на коробку, в которой лежат детские вещи моего отца, и разволновался… Я предложила выпить чаю и спокойно прочесть все письма. Дед сразу засуетился, знаешь, для него это священный ритуал — как бабушка Тамара заваривала, в два этапа. Я и не вмешиваюсь никогда. Вот и вышла на крыльцо посмотреть, где ты, а вернулась…

К глазам вновь подступили слезы, но она быстро справилась с собой. Потому что побоялась, что все повторится — руки Макса на плечах, ее безвольно колотящееся сердце, слабость и одно только желание — чтобы не отпускал…

Макс принес не только письма, но и бечевку, которой они были перевязаны. Бросив пачку конвертов на диван, он пробежал глазами по строкам письма, которое Кира уже читала. Оно было совсем коротким, на полстраницы.

Кира разложила письма по датам на штемпелях — да, они все были написаны в период с июня по декабрь шестьдесят девятого года. Она вынула листы из конвертов.

— Ну, я в общем понял: Катя — Муравина, Кира — твоя бабушка. А Зоя — тетка Армена. Хотя мало ли девиц по имени Зоя жило в то время?

— И все-таки речь идет о ней!

— Тогда объясни мне, почему Катерина, которая знала, что ее подруга Кира ищет Зою Томерян, не поинтересовалась у Армена, нет ли у того родственницы с этим именем? Она не могла не среагировать на знакомую фамилию.

— Это все равно, что искать русскую Зою Петрову среди русских, — неуверенно ответила Кира. — Армен когда кафе открыл?

— В двенадцатом они с женой купили дом у стариков Лопатиных, к лету кафе уже работало, наша свадьба с Ольгой была первым банкетом у них.

«Вот и не Олька уже, а Ольга. Одна буква, а как по-разному звучит. Любимая женщина и уже нет. Разве ж бывает так? В один миг — раз! и чужая. Или не миг?» — подумала Кира.

— То есть тетя Катя могла до этого дня про кафе не знать.

— Или, если все-таки ей кто-то назвал фамилию владельца, не связать Армена Томеряна со старой знакомой.

— Ну что мы голову ломаем, когда можно позвонить Армену прямо сейчас? — Кира взяла в руки мобильный. — Армен, вы в городе? Да… у меня дед погиб. Да, спасибо, держусь. Убийство, вне сомнений. Да, третье за день… Армен, у меня один вопрос — вы не припомните, Катерина Муравина никогда не интересовалась вашей тетей? Спрашивала… вот даже как… спасибо. Нет, я сегодня в город не приеду, только утром. Хорошо, позвоню. До свидания.

— Ну что?

— Да прямо на вашей свадьбе и подходила к нему! И Армен собственноручно написал ей на бумажке ереванский адрес Зои Оганезовны. И номер телефона, не мобильного.

— И не спросил, зачем ей? Почему?

— Потому что некогда было, банкет же.

— А потом?

— Забыл, наверное. Замотался и забыл, так бывает. Вот, интересно, связалась тетя Катя с Зоей Оганезовной или нет? Как теперь узнать?

— Судя по тому, как на тебя набросилась в электричке тетка Армена, Муравина ей не звонила и не писала. И еще — Катерина Алексеевна никак не связала твою мать и тебя с подругой