— Прекрати издеваться над платьем.

Лий показательно кладёт руки на подлокотники, начиная легонько царапать лак. Молчит, ожидая, пока бабушка позволит говорить. К сожалению, этого момента можно ждать достаточно долго. Но выбора особого и нет. Да и уж лучше посидеть вот так в тишине, которая, конечно, давит на уши, с бабушкой, чем с мамой. Очень злой мамой. Лий косится на окно, где начинает понемногу темнеть. Вечер… который она собиралась провести совсем не так! А ведь она же обещала, что…

Бабушка чуть меняет позу, делая её более открытой. Кажется, решение по поводу Алексея она приняла. И Лий уже никак не сможет ничего в этом изменить. Ну, что ж. Есть ведь ещё и Инга, которая и правда ей помогла, когда…

— Ба… знаешь, я думаю, что Инга… — Лий прикусывает губу, понимая, что тонкого намёка не получается совершенно. И бабушка сейчас… — Если мне удалось их призвать в этот мир, то разумно ли оставлять их простыми рабами? Она уже не первый день здесь и, кажется, доказала, что способна вести себя разумно.

— Хм… Если твоя Инга, с которой ты совершенно напрасно настолько сближаешься, хочет занять более высокое место, то должна доказать свою лояльность, — усмехается бабушка. — Стоп. Не начинай. Я знаю, что ты сейчас скажешь. Так что не стоит.

— И… как же она должна её доказать? — Лий нащупывает неровность и подцепляет её ногтем. Раздаётся практически неслышимый треск отдираемого лака.

— Она пойдёт к своему брату и заставит его сказать правду, — просто отвечает бабушка. То есть, она не поверила в то, что рассказала Лий?! — Молчи. Я верю, что ты рассказала правду. Но я также знаю, что ты порой слишком склонна верить тем, кто этого не заслуживает, — бабушка замолкает, глядя в окно. Лий сначала хочет возразить, но потом вспоминает последнюю встречу с друзьями с опускает голову. Ну, да. Правда. — Кроме того я хочу знать, чем руководствовался этот мальчик, спасая тебя. Учитывая то, что всё то время, что прошло с момента появления близнецов, он только и делает, что всячески бунтует и нарушает правила, подобное стремление спасти ту, из-за кого он здесь оказался, выглядит несколько… подозрительно.

— Значит, если Инга разговорит своего брата, ты позволишь ей подняться выше посудомойки? — уточняет Лий, стараясь быть спокойной. Бабушка чуть склоняет голову. Хорошо. С этим понятно. — А что будет с Алексеем?

— Это будет зависеть от того, что именно он скажет, — пожимает плечами бабушка.

Лий откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза.

***

Как Инга успела узнать за время небольшой прогулки от дома до места, где держат сейчас этого придурка, оно называется проплешиной. С многозначительной такой интонацией, смысла которой Инга не может понять. Но глядя на то, что находится перед ней, Инга понимает, что название вот ни капли не передаёт то, что это место из себя представляет.

Инга усилием воли заставляет себя не ёжиться и не пытаться сбежать. Глупо это будет выглядеть. Очень глупо. Тем более, учитывая то, что пообещали ей в случае удачного исхода разговора. Так что Инга сводит лопатки и ровным шагом следует за провожатыми. Которых набралось как-то слишком много. Аж все хозяева разом! Хорошо ещё, что в саму проплешину они не собираются, намереваясь остаться а её пределами. И Инга их понимает — даже находясь в десяти шагах от кромки проплешины, хочется сжаться в комок, обхватить себя за плечи, отгораживаясь от боли и страха. Так, как в детстве… А ещё ноги подгибаются и сердце стучит заполошно. И приходится вспомнить невеликие познания в йоге и дыхательных практиках, чтобы успокоиться.

Она останавливается на самом краю проплешины, решаясь сделать шаг. Не выдерживает и всё же оборачивается, ловя бесстрастные — за исключением явно нервничающей Лийниры — взгляды этих белобрысых… хозяев. Всё же Инга решает, что не стоит даже мысленно добавлять некоторые слова. Тем более, что она от Эттле, которая, к слову, до сих пор не пришла в себя после случившегося вчера, знает про чтецов душ. Но не имеет ни малейшего понятия — есть ли таковые среди хозяев поместья.

Инга выдыхает. Медленно. Успокаивается. И делает шаг внутрь проплешины, которая моментально обволакивает склизкой плёнкой тело и мысли.

Плохо. Инга с трудом удерживается на ногах, заставляя себя медленно дышать животом, успокаивая вновь пустившееся вскачь сердце. И чувствует, как дрожат колени и руки.

Больно, страшно, тоскливо. Плохо. Хочется выть. Хочется сию же секунду повернуть назад, забыть об этом всём, как о кошмаре. И плевать на этого придурка, который сам подставился. Почему это она вообще должна его как-то вытаскивать? И что с того, что сейчас они биологически сиблиниги?! Что это меняет?! С какого она должна беспокоиться об этом идиоте? Он ведь не ребёнок, чтобы за ручку водить.

Инга медленно идёт вперёд. Каждый шаг даётся с таким трудом, что, кажется, вполне себе заменил бы полноценную тренировку с зале… Если бы Инга сейчас была в прежнем теле, то можно было бы даже порадоваться — столько лишних калорий сгорят просто так! Только вот телу нынешнему, и без того хилому, это явно на пользу не пойдёт… Надо будет потом вытребовать дополнительной еды… и плевать, что никто особо это и не контролирует. Важен сам принцип! Инга выдыхает, чувствуя, как немудрёная шутка хоть немного, но снизила тягостное ощущение, которое навевает проплешина. И что же теперь — травить анекдоты мысленно, что ли? Она оглядывается, пытаясь понять, где вообще сейчас находится. Слишком… много пространства. При том, что снаружи яма не больше семи шагов в диаметре…

Магия…

Как это всё же заманчиво. Инга прислушивается, пытаясь понять, где же этого придурка искать-то.

Интересно — есть ли возможность как-то получить возможность использовать магию? Плевать на ошейник — это такая мелочь, что даже обращать на неё внимания не стоит. Но вот владение магией открывает такие перспективы, что…

Об придурка она банально спотыкается. Так, что летит на землю. Права, падение смягчает тело Царёва. Но он, кажется, не очень-то этому и рад, если прислушаться к тому, что он шипит сквозь зубы. Ну… сам во всём виноват, пусть пока что Инга и не знает, что он конкретно успел натворить… не считая того, что его, Эттле и эйн Лийниру обнаружили в отдалённой части поместья рядом с какой-то тварью. Что само по себе, кстати говоря,