песочить за какую- то мелочь. Тут, как назло, и слезы полились, как два ручья, худшее из последствий операции по пересадки кожи. Начальник знал об этой моей особенности, но тем не менее, почувствовал себя неуютно.

— Не плачьте, Дина Габитовна. Вы же знаете, как я вас ценю. Это я так, для дисциплины.

— Вы же знаете, я не плачу. Это вода.

Я направилась к дверям, на ходу набирая номер. На звонок ответили сразу и я забыв о присутствии «лишних ушей», на одном дыхании выпалила:

— Привет, я согласна, сейчас приеду, обсудим детали.

Через час, в состоянии сродни амоку, описанном Стефаном Цвейгом, я сняла квартиру в доме, окнами, выходящими на парк, где Гаухар нервно расхаживала с Адилем на руках. Он плакал. Я прицелилась и выстрелила, мозг дал четкую команду, а рука дрогнула — душа вскрикнула, умоляя не делать того, что не исправишь. Пуля попала в лампу уличного фонаря. От сильного испуга Адиль вздрогнул и потерял сознание.

Мы с Гаухар приехали в больницу, его отправили в реанимацию. Врач вышел и сообщил нам, Адиль впал в кому. Не успели мы отойти от этой новости, как доктор огорошил нас следующей.

— Если ребенок выйдет из комы — будем надеяться — у него возможны структурные изменения в мозгу.

— Что это значит, он выздоровеет?

— Вероятность низкая, но она есть.

— Боли уйдут? — не поверила Гаухар.

— Уйдут, — кивнул он.

Врач ушел, а мы стояли, обнявшись, внезапно Гаухар подняла измученное лицо и глядя мне в глаза, спросила.

— Почему ты согласилась?

— Потому что сегодня я переступила черту, — шепотом ответила я ей.

Переварив в уме мой загадочный ответ, она улыбнулась: ничего не понятно, но все хорошо.

Все последующие дни и ночи сестра проводила рядом с сыном. Плакала и молилась. И я тоже… ждала чуда.

Выйдя из отделения реанимации, я шла куда глаза глядят, и не заметила, как оказалась на поле, что Адик показал. Мелькнула шальная мысль, мало ли, при том хаосе, что царит в военных организациях, да и в гражданских тоже, эта земля могла остаться заминированной.

Я решила не церемониться, не переходить полосу, а походить вдоль ее. Так и сделала; прошлась туда- сюда, поменяла направление наискосок, попрыгала немного. Со стороны выглядело довольно глупо. Благо, никто не видит. Только подумала, зрители тут как тут. К полосе бежали двое, в штурмовках цвета хаки. Умереть спокойно не дадут.

Сначала они отвели душу, награждая меня всевозможными эпитетами, означающие, в основном, мои низкие умственные способности, а то и вовсе отсутствие серого вещества в моей черепной коробке.

Определенно, сегодня был не мой день: оскорблений наслушалась на всю жизнь. Наконец, пришло время для нормального диалога.

— И чего ты здесь шлындаешь? Кажись, недавно я тебя видел уже, паренек с тобой был, худющий. Вам, что здесь, медом намазано?

— Это учебный полигон, как вы через ограждение прошли?

— Ответьте, пожалуйста, земля заминирована?

— Фигассе- е, откуда знаешь? — ужаснулся первый.

— Разминировали после испытаний, — спокойно ответил второй.

— А что испытывали?

— Военная тайна.

— Дело в том, что я слышала, что некто Сидорчук был, мягко говоря, не в состоянии сделать это.

— Что ты метешь тут? Наш Максимыч можа и запойный, но совесть у него имеется и дело свое он знает.

— Прапорщик Силорчук разминировал полосу рано утром. Так что покиньте территорию!

— Обманул, значит, Адик.

— Да- да, чеши отсюда, мамзель, подобру- поздорову.

И что мне оставалось делать? Бродить по улицам до сумерек…

Глава 16 Кладбище надежд

Противная боль мечется внутри головы, в поиске выхода стучится в виски, а Константин, напротив, довольный тарахтит о своем.

— Что- то ты не в духе, работа достала?

— Жизнь достала.

— Ты это брось, сеструха. Ты ж молодая, красивая, чем тебе твоя жизнь не угодила?

— Не хочу жить в мире, где каждый день какая- нибудь тварь совершает зло над ребенком.

— О- о- о, Дин, — сразу посерьезнел Константин, — что могли, мы сделали.

— А что мы сделали? Помнишь, ты говорил, не наломать бы дров? Так вот, докладываю: в городе истерия, каждый день кого- то обвиняют в педофилии. Под молот всеобщей травли попали бывшие мужья и работники детских учреждений. И многих уже размазало по наковальне. Хотела обращение на сайте написать: «Простите, кто пострадал без вины. У меня одно оправдание, я хотела защитить детей!». Тогда родители решат, что я оправдываюсь перед насильниками, защищаю их.

— Не должна ты ни у кого прощения просить. В этом деле найти бы корень проблемы, откуда ноги растут. Боюсь, копать придется глубоко. Хотя что там копать, воспитание никчемное, алкашня всякая детьми не занимается, отсюда и берется гниль.

— Не в воспитании дело. Бывает, родители хорошие, а дети, будто не у них родились или наоборот. Другой случай: берут ребенка с детдома, учат всему хорошему, а вырастает копия биологических родителей.

— Согласен, с генетикой не поспоришь, — хмыкнул Константин.

— А если глубоко копать, как ты говоришь, то надо смотреть, о чем думает женщина во время беременности? А она вместо того, чтобы намечтать ребенку светлое будущее, боится за него. Всю беременность — одно беспокойство. И это в лучшем случае, когда с мужем, финансами, крышей над головой все хорошо. Это раз.

— Я как- то об этом не думал. Он же маленький, в животе плавает, чего он там понимает?

— Все он понимает, запоминает, чувствует.

— Ну, допустим, а что второе?

— Второе, — повторила Дина, — откуда- то этот замкнутый круг начался. Я думала об этом. И вот что поняла. Однажды, по какой- то причине, какой- то взрослый совершил насилие над ребенком. И он, ребенок, вырос, один на один со своей бедой и стал делать с другими детьми то, что сделали с ним. Понимаешь, жертва насилия сама стала насильником. Это как снежный ком. Нет, не каждый ребенок, конечно, кто- то худо- бедно выбрался из этого, то есть решил проблему. Но, тем не менее, извращенцев стало больше, в геометрической прогрессии.

— И что же делать?

— Вопрос вопросов! Что бы мы ни делали, как бы ни наказывали их, мы, по сути, увеличиваем зло. Мы на зло отвечаем злом! И в результате зла в этом мире становится больше! Смертная казнь, пожизненное заключение. Это все полумеры.

— А как иначе с этими ублюдками?

— Ты меня слушал, они тоже жертвы, с ними в детстве сотворили плохое?

— Короче, выход какой или его нет?

— Есть один, какой не скажу, ты решишь, что я с ума сошла.

— Хорошо, давай разберемся. Замкнутый круг, говоришь? В круге тоже есть