Сначала я отказалась проводить финансовую проверку военной части. И тому была причина. И я озвучила ее прямо в лицо командиру части, присутствовавшему при разговоре.

— Двадцать лет назад, вот эти выкинули моего отца из армии! За что? За то, что начистил морду одному кабану в погонах и разнес его кабинет. А кто бы стерпел, когда тебе говорят, что ты плохо воспитал детей. Уволили, а могли бы в положение войти, двух сыновей он потерял в один день.

Но старый вояка сумел меня переубедить. Он встал, расправил плечи и пробасил:

— Позвольте еще раз представиться, Жайменов Азамат Сапарович. Вы меня, конечно, не помните, но я служил вместе с вашим отцом. Хорошо его знал и всегда уважал.

— Можете не продолжать. Я вас и не видела никогда, но фамилию помню, часто приходилось слышать от папы. Жайменов, единственный офицер, кто выступил в защиту сослуживца. Сожалею, что не нашла времени зайти, поблагодарить. Именно ваша поддержка, участие, так сказать, позволило моему папе, как он говорил, «не сорваться в штопор». Так что, пользуясь случаем…

— Нет, нет, это не я, это мой отец, а я тогда был еще лейтенантом, и я всегда его уважал. А отец мой умер в прошлом году, так что передать благодарность я ему не могу.

Я вздохнула, не зная, выражать ли соболезнования по поводу кончины, случившейся год назад.

— Хорошо, я проведу аудит, в память о вашем отце.

— Благодарю вас!

— Дина Габитовна, в этом деле есть кое- какие нюансы…

— Кто бы сомневался?

— В бумагах самой военной части — полный порядок. В смысле, факта хищений материальных средств нет, поскольку эти самые средства в часть не поступали.

— Понятно, а в документах указано обратное. Значит, ловить рыбку придется покрупнее.

— Вот именно! Там еще есть пара подводных камней, по мелочи. Вы справитесь с этим на раз.

— Не первый год мы с вами работаем, Арман Тахирович, вы хоть раз бы меня на карнавал какой пригласили, так нет же, вы только дерьмо хлебать зовете. Я дико извиняюсь, — в упор посмотрела на протеже своего начальника, — за мой плохой французский.

Начальник отдела картинно развел руками, мол, что делать, такова жизнь.

На следующий день мы — я и моя команда — прибыли, если уж говорить языком военных, на место дислокации. С коллегами, накануне подложившими мне «свинью» — ничего страшного, так, милая, производственная шутка — я не разговаривала. То есть разговаривала, но не как того заслуживают порядочные люди, а сухо раздавала скупые указания.

Не то чтобы я обиделась, просто в какой- то момент осознала, я всегда держу себя в тонусе «высокой морали». Говорю себе ежедневно: «я не имею права злиться на этого человека», «я не имею права обижаться на…». А потом еще нахожу для других какое- нибудь несокрушимое основание для хамского поведения. В таких случаях Константин злится и называет меня «терпилой».

Но у моей позиции «жертвы» есть другая крайность, если я чувствую моральное право поступать так или иначе, моим врагам не поздоровится. Выходит, я судья по натуре, все время ищу того, кто виноват. Виновных пытаюсь наказать и горе тому, кому я подписала приговор. Горе мне, ведь свой собственный приговор, я все никак не приведу в исполнение. Все время проигрываю в неравной схватке с жаждой жизни, проще говоря, духу не хватает. А еще говорят, самоубийство — проявление слабости. А я считаю, это сильные люди, преодолевшие земную гравитацию, то бишь, древний и могучий инстинкт самосохранения.

Впрочем, работа спорилась, подчинённые с пониманием отнеслись к «заскоку» руководителя комиссии. Все, кроме Аим.

Она подошла ко мне и пустилась в объяснения, при этом делала это в духе любой женщины: обиделась (!) на то, что я обиделась. Мне это надоело, и я обратилась к солдатам, приставленным к нам с целью выполнения мелких поручений.

— Вам не кажется, что рядом стоит какая- то зебра и квакает?

Парни — по виду вчерашние школьники — сдержанно хохотнули, но Аим не уходила.

— Так вот, если встретите ее, передайте, пусть скачет по своим делам куда подальше. А если она не знает куда, то я в грубой словесной форме задам ей направление.

К вечеру можно было вздохнуть: со своей задачей мы успешно справились, осталось лишь сделать несколько запросов, оформить итоговый документ. Я решила разрядить обстановку и разрешила сотоварищам отправиться по домам, а сама засела в отдельном кабинете с намерением корпеть над бумагами полночи. Но мне не дали спокойно поработать. Дверь распахнулась и явила моему взору пятерых солдат.

В пылу ревизорской активности я и не заметила интриги, сплетенной вокруг меня. Меня «заказали». Впрочем, интриги — удел женщин, а мне приготовили «капкан», так что это, явно, дело рук мужских. Просто и эффективно — не убить, а извалять в грязи. Сколько женщин прошли через это. Сколько мужчин ушли от наказания.

Милые мальчики, как же они были смущены и немного испуганы той миссией, что они на себя возложили. Матерые мужики пришли позже, проскользнули бесшумно как тени гиен.

На следующий утро я приехала в офис разбитая и уставшая, а весть о ночном происшествии меня опередила. Я перешагнула порог кабинета и на меня обрушилась волна сочувственных взглядов.

— Как ты? — кинулись ко мне самые сердобольные из женской половины коллектива, мужчины же сдержанно кивали мне, всем своим мрачным видом выражая одновременно и жалость, и гнев, и явную готовность подставить сильное плечо.

Определенно, бывают моменты, когда мужчинами хочется гордится!

— Все тело болит, — ляпнула я, не зная, что мои коллеги стали заложниками недостоверной информации.

Наступило двухсекундное затишье перед бурей эмоций.

— Ой- ёёй, ох, боже мой, — запричитали одни.

— К стенке этих сук (дальше матом), — выносили вердикт другие.

— Вы о ком, други мои?

— О сволочах, которые вас…

— Не спешите с обвинениями, полагаю, вы услышали звон…

— Говорят, их было пятеро.

— Несостоявшихся насильников? Нет, их было трое. А вот, защищать меня пришли аж пятеро стойких оловянных солдатиков. Пять против троих, девчонки, наш мир небезнадежен. На одного подонка приходится двое нормальных мужчин!

— Так они вас спасли, — просияли девочки.

— Да что могли сделать пять парнишек против трех жадных и беспринципных сержантов с кастетами. Меня защитил другой, по фамилии Калашников.

— А, это тот военный, что крутился рядом с нами, блондин?

— Он, бесспорно, военный, но брюнет.

— И как он раскидал троих? — усомнились недоверчивые мужчины.

— А ему не пришлось ничего делать, они увидели его и… как же сказать интеллигентно? А, наложили в армейские штаны, вот.

Дальше я