Шрифт:
Закладка:
Ан-Насир Дауд уже обратился за помощью в Хорезм, и если бы Фридрих II внял его предложению о сотрудничестве, дела братьев стали бы совсем плохими. Незаменимый Фахр-ад-Дин пытался урезонить германца, пытаясь сохранить за своим господином Палестину, но король открыл ему, что Иерусалим как таковой ему не нужен. Но город имеет большое значение в его борьбе с Римским папой. Едва ли это как-то отразилось на переговорах, но как только пришло известие о приближающейся армии Джелаль-ад-Дина (1199–1231), шаха Хорезма, аль-Камиль согласился на предложение Фридриха[130].
18 февраля 1229 г. было подписано соглашение, согласно которому султан обещал 10 лет хранить военный нейтралитет, вернуть христианам Иерусалим, Вифлеем и Назарет в обмен на помощь в защите от внешних врагов, если таковые объявятся. Это была уникальная дипломатическая победа: впервые за 40 лет Иерусалим переходил в руки христиан. Причем сделал это в одиночку отлученный от Церкви король, не проливший ни капли крови! 17 марта германская армия вошла в Святой город, полностью очищенный от мусульман. А 19 марта 1229 г. Фридрих II собственноручно возложил на свою голову королевский венец Иерусалима в храме Гроба Господня, а затем обратился с манифестом ко всем жителям Земли. В нем Гогенштауфен сравнивал себя с Ангелами, которые занимают промежуточное положение между людьми и Богом, а также с Израильским царем Давидом, который, как известно, считался предвестником Христа, священником и пророком.
Это окончательно вывело папу из себя. В состоянии крайнего раздражения понтифик писал одному своему контрагенту, желая представить Гогенштауфена в самом невыгодном свете: «Этот царь пагубы, как мы можем доказать, открыто заявляет, что мир был обольщен тремя обманщиками: Иисусом Христом, Моисеем и Мухаммедом, и двое из них умерли в почете, третий — на кресте. Мало того, он утверждает, что только дураки могут верить, будто девственница могла родить от Бога, Творца Вселенной; он говорит, наконец, что человек должен верить только тому, что может быть доказано силой вещей или здравым смыслом»[131].
В тот же день латинский архиепископ Кесарии от имени латинского патриарха Иерусалима наложил на город интердикт. Более того, пользуясь отсутствием короля, папа организовал военное вторжение в Южную Италию с целью захвата Сицилии, чем вызвал шок и осуждение всей Европы. Что ни говори, но Фридрих II являлся крестоносцем и совершил беспрецедентный подвиг. Ни для кого не было тайной, что понтификом двигали исключительно своекорыстные интересы и жажда наживы[132]. Даже враги не могли не признать, что Гогенштауфен был и остается верным католиком; мало найдется людей, настолько преданных Богу и Церкви, сделавшего много доброго и очень желавшего спасти свою душу[133].
В не лучшем положении оказался и султан, которого осудили собственные имамы. А ан-Насир Дауд объявил траур в Дамаске по поводу измены исламу. Никто не желал слушать его объяснений относительно того, почему и как Святой город перешел в руки Германского императора[134].
Но путешествие Гогенштауфена по Святой земле длилось недолго. 29 мая 1229 г. Германский император тайно отплыл из Акры и вскоре был уже в Сицилии. Папа моментально смирил гнев на милость и вполне дружелюбно оповестил Фридриха II, что утверждает его договор с аль-Камилем. «Ученик Мухаммеда» снова стал «любимым сыном Церкви»[135]. Так закончился 5-й Крестовый поход, не оправдавший замыслы Римской курии, зато вернувший христианам Иерусалим. Как видно, сам по себе результат был неинтересен Риму. И когда в 1235 г. папа объявит новый Крестовый поход, он публично заявит, что именно Фридрих II Гогенштауфен является самой серьезной помехой на пути крестоносцев[136].
Краткое перемирие между Римской курией и Германским императором не могло никого обмануть. Между двумя центрами власти Запада шла война не на жизнь, а на смерть, сопровождавшаяся дипломатическими трюками, богословскими сочинениями о верховенстве той или иной стороны и резкими выпадами. В 1236 г. без всякого смущения папа Григорий IX заявил Фридриху II, что Апостольский престол передал ему власть меча и царство, но Рим вовсе не собирается отказываться от своих собственных верховных прав на Империю. Иными словами, Германскому императору недвусмысленно дали понять, что он — ленник понтифика. «В пику» королю апостолик после своего торжественного вступления в должность установил отныне особый обряд собственной коронации — садился на трон с короной на голове в виде земного круга. В близких к папе кругах корона называлась «императорским украшением»[137].
В таких условиях Гогенштауфен искал союзника, которого с ним объединяют не только враги, но и сходство убеждений. Хотя Рим и французы негодовали на него, но в целом Фридрих II придерживался той же «грекофильской» политики, которую избрали еще Конрад III и Генрих IV, дружившие с Комнинами против норманнов и Рима. Фридрих II хотел сделать свою власть столь же полнокровной, как во времена святого Константина I Великого, святого Юстиниана I Великого и Карла Великого. Одним словом, желал такого же могущества, каким обладали ранее Византийские императоры[138].
Эта прямая политика не могла не провоцировать Римского епископа на ответные меры; и наоборот. В 1237 г. произошло неудачное столкновение ломбардцев, которых Фридрих II разгромил и безжалостно наказал. Для понтифика это был очевидный сигнал тому, что может ожидать его. Следующим этапом стали приготовления к свадьбе Энцио, незаконнорожденного сына Фридриха II, на Сардинии с девушкой из аристократической семьи и назначения его королем этого острова, который относился к папским владениям. Накал страстей дошел до того, что король называл Римского епископа не иначе как «развратником, помазанным елеем скверны», а тот в ответ объявил Гогенштауфена «зверем Апокалипсиса». Папские агенты разъезжали по Германии и Италии, подталкивая к выступлению против короля. А Фридрих тем временем вел тайные переговоры с кардиналами, чтобы вообще лишить Григория IX папского сана[139].
В 1239 г. Фридрих II вновь был отлучен от Церкви и
