У него заболела голова. Он посмотрел на календарь на столе среди бумаг. Март на дворе. Пришла весна, ясно ощутил он.

Снаружи, проникая сквозь толстые стены, доносился рев. «Волк!» — подумал Гитлер со вздохом надежды и ожидания. Нет-нет… это сирена воздушной тревоги. Звук сирены нарастал и переходил в стон: он более ощущался, чем слышался за стенами канцелярии рейха. Издалека были слышны взрывы бомб, они звучали как удары обуха о могучее дерево.

— Позови кого-нибудь, — приказал Гитлер; по его лицу катился холодный пот.

Мартин взял телефонную трубку и набрал номер.

Бомбы продолжали падать, грохот разрушений то нарастал, то затихал. Пальцы Гитлера впились в край стола. Грохот взрывов доносился откуда-то с юга, со стороны аэропорта Темпельхоф. Не так близко, но все-таки…

Звуки дальней бомбардировки затихли. Теперь был слышен только рев сирен, звучавший, как вой волчьей стаи.

— Всего лишь беспокоящий рейд, — сказал Мартин после того, как переговорил с шефом Службы безопасности Берлина. — Несколько бомбовых воронок на стартовых дорожках, несколько горящих домов. Бомбардировщики скрылись.

— Проклятые свиньи! — Гитлер, дрожа, встал. — Чтоб они сдохли! Куда делись истребители люфтваффе? Все спят, что ли?

Он подошел к одной из карт, на которую были нанесены защитные сооружения, минные поля и бетонные укрытия на берегах Нормандии.

— Слава богу, у нас есть Роммель. Черчилль и этот жид Рузвельт рано или поздно появятся во Франции. Мы приготовили для них теплую встречу, не так ли?

Мартин кивнул в знак согласия.

— И когда они пошлют сюда свое пушечное мясо, а сами будут сидеть в Лондоне за полированными столами и спокойно попивать чай с… Как это они называют эти штучки из теста?

— Рогалики, — сказал Мартин.

— Пить чай с рогаликами, — заикаясь, проговорил Гитлер, — мы их угостим еще кое-чем, а, Мартин?

— Да, мой фюрер, — ответил Мартин.

Гитлер что-то пробурчал и перешел к другой карте, более важной. На ней был прочерчен путь «славянской волны», которая грозила выплеснуться за границы России и накатить на Польшу и Румынию, оккупированные немецкими войсками. Небольшие красные кружки отмечали котлы, в которые попали немецкие дивизии, по пятнадцать тысяч человек в каждой. Судя по перечеркиваниям, число кружков убывало.

— Вот сюда нужно подбросить две бронетанковые дивизии. — Он показал на одну из точек на карте, где в настоящее время, за сотни миль отсюда, немецкие войска отражали атаки русских армий. — Их необходимо отправить в ближайшие двадцать четыре часа.

— Да, мой фюрер.

Тридцать тысяч солдат и триста танков, подумал Мартин. Откуда их взять? Генералы, воюющие на западе, закидают их телеграммами, если у них будут брать войска, ну а тем, кто на востоке, не до переписки. Но все равно солдаты и танки найдутся. Так пожелал фюрер. Точка.

Мартин устал: это был длинный, тяжелый день. Впрочем, все дни были такими. Прежде чем выключить лампу, он снова подошел к картине, на которой был изображен деревенский дом с темным пятном в тени. Он долго и упорно вглядывался в это пятно. Может быть… да, может быть, это был действительно волк, подкрадывающийся из-за угла. Да, Мартин увидел его. Все было так, как сказал фюрер. Знамение. Мартин поставил картину на мольберт. Гитлер, скорее всего, больше не подойдет к этой картине, впрочем, такая же судьба ожидает и все остальные.

Волк там был. Чем больше смотрел Мартин, тем яснее видел его.

Фюрер в таких вещах всегда был прав. И это, конечно, было частью его магии.

Мартин Борман выключил лампу, запер дверь канцелярии и по длинному коридору прошел в свою квартиру. Жена Герда уже крепко спала. Портрет Гитлера украшал семейную спальню.

Глава 7

— Майор Галлатин! — окликнул Майкла второй пилот, преодолевая шум пропеллера. — До прыжка шесть минут!

Майкл кивнул и встал. Его губы были плотно сжаты. Он посмотрел на крепление парашютного троса на штанге, расположенной вдоль самолета над головой и кончающейся у закрытой двери. Над дверью мерцала лампа, освещающая кабину самолета алым светом.

Двадцать шестое марта 2.19. Майкл, забыв на минуту о толчках и качке самолета С-47, сосредоточил внимание на тросах парашютного ранца, убеждаясь в том, что они одинаково давят с обеих сторон. Это так важно при спуске.

Он проверил застежки ремней на груди, а затем и верхнюю часть парашютного ранца, убедившись, что ничто не помешает развернуться стропам при раскрытии парашюта. Парашют должен быть черным, так как в небе светила луна.

— Три минуты, майор, — прозвучал вежливый голос второго пилота, молодого парня из Нью-Джерси.

— Спасибо.

Майкл ощутил, что самолет слегка накренился: по-видимому, пилот изменил курс, для того чтобы уйти от прожекторов противовоздушной обороны. Наблюдая за красной лампой над дверью, Майкл дышал медленно и глубоко. Сердце билось учащенно; он почувствовал, что пот пропитал изнанку его зеленого комбинезона. На голове — черная вязаная шапочка, на лице — полосы черно-зеленого камуфляжа.

К телу прикручена лопатка со складной ручкой, нож-пила, автоматический пистолет 45-го калибра, запас патронов и небольшая коробка с двумя плитками шоколада и копченой говядиной. Наверное, шоколад уже растаял от тепла его тела.

— Одна минута!

Красная лампа погасла. Парень из Нью-Джерси потянул за рычаг, и дверь самолета медленно открылась, впустив порыв ветра. Майкл встал на пороге двери и руками уперся в борта кабины. Внизу простиралась