Шрифт:
Закладка:
Из употребленного мной лексикона субинспектор понял далеко не все. Но словосочетание «скобяные изделия» задело его за живое.
– Во-во! – экзальтированно воскликнул он. – Про железки я тоже наслышался. И что показательно: как только эти иноверы сюда пожаловали, по всей окрестности металл начал пропадать. Возле Шумково кладбище паровозов было – растащили по винтику, клопа им в онучи. В Медведево трактор «Фордзон» раскурочили, в Солянке – электрогенератор, а в Черном Яру – бурильную установку уперли. Ее туда пригнали, чтобы скважину прокопать и деревню свежей водой обеспечить, потому как колодцы затинились и гниль по ним пошла… гхы, гхы…
На лице Анисьева, не отмеченном печатью мудрости, проявилась озабоченность.
– И все это проделали сектанты? Почему они до сих пор не под арестом?
– А ты поди их за жабры-то уцепи! Они же хитрожопые, лямзят так искусно, что никто их застукать не может. Гхы, гхы… И с поличным взять не получается. Птаха со своими держимордами три раза набеги на хутор устраивал. Рейд с обыском, все как полагается. Каждую хибару вверх дном перевернули – кукиш с маслом. Раскольничьи дома – они с подковыркой. Тайники, погреба – без поллитры не втемяшишься.
– А если это не сектанты? Нет улик, нет вины.
– Как-то ты не по-гэпэушному мыслишь, клопа тебе в онучи… Мы с тобой должны злоумышленников разоблачать, а не адвокатством заниматься. Или ты все это предлагаешь им спустить? – Субинспектор драматически простер руку к многострадальному составу, который в этот момент подходил к станции, ведомый новым локомотивом.
– Не предлагаю, – упорствовал его оппонент. – Но я хочу, чтобы наказаны были виновные, а не первые подвернувшиеся… Зачем сектантам гайки и болты?
– А сектанты ли они? Вдруг вредители? Засланы к нам из-за кордона диверсии устраивать…
О! Будь я менее тактичен, я бы не удержался от смешка. Святая простота! Кто бы стал засылать из-за рубежа отряд диверсантов в пермское залесье? Какой урон стране они могут здесь нанести? Допустим, перережут Транссиб. Но восстановить рельсы – не велик труд, бригада путейцев справится с этим за считаные часы. И если то, что случилось сегодня, – спланированный террористический акт, то следует признать: овчинка не стоила выделки. Додумался до этого и Антипьев: заспорил, впал в горячность.
– Ша! – прикрикнул на него субинспектор, как уркаган в остроге. – Тебя вызвали с бесовскими наваждениями бороться – вот и борись… гхы, гхы… А тут чистой воды криминал, виновников мы и без тебя прищучим. Не лезь не в свои сани!
Разошлись мы в крайнем недовольстве. По дороге к дому Олимпиады я нарочно отстал от Арзамасова, опасался, что он вспомнит о занятии, за которым застал меня в тамбуре, и снова начнет донимать расспросами. Но ему было не до меня, он шагал, обдумывая, очевидно, размолвку с субинспектором. Когда мы вошли во двор, не полез на чердак, а направился в сени, куда мы прежде заходили чрезвычайно редко. Олимпиада не баловала нас гостеприимством, дичилась. Между тем и незрячий заметил бы: тот, с кем я делил чердачную жилплощадь, проявляет недвусмысленные симптомы неравнодушия к этой чопорной прелестнице. Он все чаще старался попадаться ей на глаза, заговаривал с нею о мелочах, не могущих интересовать никого, кроме влюбленных, которых, как известно, будоражит не проблематика разговора, а самый голос вожделенного предмета.
Вот и теперь этот опутанный сетями Амура балбес прошествовал в избу, где, судя по свету в окне, бодрствовала обожаемая им дева. Я присел на скамейку возле крыльца, чтобы подышать вечерним воздухом. Прошу не опошлять мое поведение – я никогда не опускаюсь до подслушивания чужих бесед. Просто скамейка была установлена таким образом, что оконце избы, открытое для проветривания, располагалось прямо надо мной, и мой слух поневоле ловил все, о чем говорилось в горнице.
Акульев с присущей ему наглостью приставал к Олимпиаде. Нет, он не домогался ее в наимерзейшем животном понимании этого слова; его гнусная похотливая натура обнаружилась в другом – он задавал провокационные вопросы, требовал, чтобы Олимпиада открыла ему все перипетии ее отношений с представителями мужского пола. «Почему ты меня отталкиваешь? – вскрикивал он, как измученный гормональной нестабильностью гетевский Вертер. – У тебя кто-то есть? Признайся!» Олимпиада увещевала его, просила избавить ее от сексуальных притязаний.
Я еле досидел до финала этой отвратительной трагикомедии, после чего поднялся на чердак. Настраивал себя на обдумывание создавшегося положения, но Агафьев, потерпев сокрушительное фиаско на любовном фронте, не стал задерживаться внизу и тоже вскарабкался в наш утлый приют. На улице уже стемнело, просветы в прохудившейся кровле заткались густой синевой. Я притворился, будто сплю, но он не поверил, уселся рядом, по-турецки скрестив ноги, и пробурчал:
– Все слышали?
О! От стыда у меня запылали щеки. Откуда знает?
Я постарался ответить как можно отрешеннее:
– Частично… Ваши романы меня не интригуют.
– Да какие р-романы! – Он по-вахлацки сунул в рот соломинку, пожевал. – У дамочки скелет в шкафу… Не в буквальном смысле, не бойтесь. Я чую, что она с кем-то связана и эту связь не р-разглашает.
– Какое вам дело до ее связей? Она молода, одинока… Если и ходит на рандеву, то нам ли ее осуждать?
– На р-рандеву она ходит исключительно по ночам и куда-то за село. Не к вогулам же!
– Я ее никогда у них не видел…
– То-то и оно! – Он выплюнул соломинку, чуть не попав в меня, и раскинулся на своей шинели, как курортник на полотенце. – К кому же она ходит? И для чего?
– По вашему мнению, это имеет отношение к загадке, которую вы расследуете?
– Понятия не имею. У меня, дорогой Антон Матвеевич, нет ни ключа к этой загадке, ни каких-либо идей по поводу того, где он может находиться. Поэтому я шарю на ощупь, а точнее, обращаю внимание на любые странности, происходящие вокруг. Авось какая-то из них послужит мне подсказкой, нет?
О, эти извечные упования на авось! Хороша методика, нечего сказать… Но, по справедливости, слепое блуждание – это все, что ему доступно. У него действительно нет зацепок, в этом я удостоверился. Даже если бы он принял мой посыл относительно инопланетных визитеров,
