Как только отец Илия, благословив трудников, удалился, Эндрю подтолкнул обратно к Джефу его маскировочный комбез и альпинистское снаряжение, дополнив композицию ведром, тряпкой и парой щёток:

— Топай на второй участок.

— Снаружи? — удивился Джеф. — Днём?

— А ты как думал? Пускай там кровищу с кишками на стене солнышком поджаривает? Да не ссы ты так, снаряд два раза в одну воронку не падает. Ачи уже нажрались и свалили по домам.

— Ну, супер, — проворчал Джей, едва Эндрю выкатил тележку из зала. — Значит, жратвы нам сегодня до ужина не видать, а вместо отдыха придётся отстаивать ноги в храме. Друганы Зануды пусть страдают, факт. Но остальных-то за что?

Следующие три часа Джеф провел под палящим солнцем, оттирая кровь с молочно-белой стены второй смотровой башни, и ни один ач им не заинтересовался. Впрочем, при всём желании Джеф смог отыскать в небе лишь одного крылатого стража, парящего высоко в раскалённой синеве.

Жара стояла такая, что Джеф, наплевав на опасность, стащил с себя сперва маскировочный комбинезон, потом рабочую куртку, и наконец, футболку. К вечеру он понял, какую сделал глупость, подставив голую кожу полуденному Астериону, но среди дня это казалось ему единственным способом спасения от зноя.

Одинокий ач, стерегущий Гондолин, тоже маялся от жары. Несколько раз он снижался к самой поверхности моря и на лету опускал голову в воду. Джеф не мог позволить себе такого же удовольствия: у подножия смотровой башни, куда он спускался, чтобы набрать воду, плавали грязные хлопья пены, стекающие со стены.

К моменту, когда стена приняла почти первозданный вид, у Джефа уже звенело в ушах, а перед глазами плавали зелёные пятна. С огромным трудом он дополз до окна, зашвырнул в комнату щётки и тряпки, схватился за подоконник и с ужасом понял, что у него просто не хватает сил втащить себя внутрь.

На помощь пришла случайность: похоже, один из карабинов ярко блеснул на солнце, и этот блик привлёк внимание ача. Миг спустя рядом захлопали крылья, и острый клюв порвал Джефу штаны на заднице, заодно прихватив лоскут кожи. Джеф завопил, задрыгал ногами и, оттолкнув от себя наглую птицу, протиснулся внутрь комнаты. Ач не отставал. В окно пролезла только шея (вот теперь-то Джеф понял, почему в парадизских замках окошки узкие, как бойницы!), но ач не унялся, он принялся яростно щёлкать клювом в попытках достать человека. Не долго думая, Джеф подхватил с пола щётку на длинной ручке и принялся выпихивать кусачего гада обратно, за окно.

И тут произошло нечто очень странное. Ач сам отпрянул, вытянул шею на улицу и внимательно посмотрел на Джефа сперва одним, затем другим ярким оранжевым глазом.

— Кусака? — обалдело спросил Джеф, в свою очередь разглядев его. Ошибиться было невозможно: у Кусаки с острова Чиля слева на надклювии красовался весьма приметный шрам.

Вспомнив островные порядки, Джеф сделал жест примирения: отвернулся от окна и поднял руку, будто собрался спрятать голову «под крыло». Ач тут же ответил знаком внимания и покровительства: метнул ему под ноги яркий блик — отражение спокойной поверхности моря. А потом сорвался с места и улетел. Джеф проводил его задумчивым взглядом и сказал сам себе:

— Это точно был мой старый знакомец? Не показалось? Да вот фиг его знает… Может, ничего и не было, просто я чуток перегрелся…

Однако долго раздумывать о встрече с Кусакой Джеф не мог. Часы в центральном зале уже показывали обеденное время, а значит, следовало поторапливаться. Джеф успел только сбегать в душ и сменить рубашку, когда в маленьком внутреннем храме Гондолина ударил колокол, призывая трудников на молитву.

Поминальная служба оказалась долгой и нудной. Между тем в желудке у Джефа скребли кошки, начала припекать обожжённая спина, а пластырь, наскоро наложенный на след Кусакиного клюва, пропитался кровью. Остальные трудники тоже недовольно перешёптывались, переминались с ноги на ногу и в мыслях чаще обращались к трапезной, чем к Царствию Небесному.

Слова отца Илии «Ступайте с миром, дети Господни!» были встречены всеобщим вздохом облегчения. В рекордные сроки храм опустел, трудники устремились в общагу. Джеф и сам был не прочь поскорее оказаться в своей комнате, только ноги у него еле шевелились.

— Ты как? — спросил Марио и осторожно положил руку ему на плечо. Обожжённая кожа отозвалась дикой болью. Джеф взвыл и схватился за стену, чтобы не упасть. Марио придержал его за пояс.

— Всё понятно: ожоги и солнечный удар. Пойдём-ка в медблок.

— Марио, иди в жопу, — проворчал Джеф в ответ. — Какой медблок? Мне бы доползти до койки, упасть в неё и заснуть месяца на два или три…

— Вот в медблоке и упадёшь.

Джеф плоховато помнил, как Марио тащил его по коридорам, заставлял переставлять ноги. На какой-то момент он, кажется, даже «выключился»: никаких воспоминаний о том, как его приняли в медблоке, в голове Джефа не сохранилось.

Первым осознанным ощущением оказалась прохлада. Джеф приоткрыл глаза и обнаружил, что лежит носом вниз на хрустящей белой простыне. В руке у него торчал катетер, в канюлю мерно капала прозрачная жидкость, но что это и зачем — Джеф не знал. Да и не хотелось ему ничего выяснять: мысли в голове ворочались медленно, тянуло в сон. Мешали только назойливые звуки. Какая-то женщина рядом с ним говорила пусть негромко, но каждое её слово прямо-таки вонзалось в мозг:

— … Что я, по-вашему, могла сделать с проникающими ранениями грудной и брюшной полости, имея в руках аптечку С-3? Нечего выставлять меня крайней, ищите предателя среди своих. Излучатели так просто не ломаются.

Джеф с трудом повернул голову и увидел Снежную Королеву. Лицо её было строго и бледно. Ответил ей вполне знакомый Джефу голос Рона:

— Предатель, говоришь? А кто там у нас отвечает за работу электросети? Катарина.

— Я? Да ты… Да никогда в жизни! Вы всерьёз считаете, что я… — Катарина аж поперхнулась от возмущения.

— Погоди,