Ленька хотел обидеться, но веки его слипались. Он молча забрался на лежанку и тут же уснул.

XVI

Наутро небо очистилось. И затем как-то сразу снег стаял. Робкие ручейки поползли по мостовым. В воздухе стало тепло, как весною. И вкусно запахло оттаявшей тополиной корою. Резко выделялся вымытый до белизны минарет Караван-Сарая.

Вместе с группой рабочих-железнодорожников Ленька прошел в помещение. В зале Караван-Сарая было тесно. Кое-где среди солдатских шинелей и рабочих кожанок мелькали казачьи лампасы. Ленька протиснулся к окну около трибуны. Он огляделся, поискал Красинскую, но ее нигде не было видно. У противоположной стены он увидел Цвиллинга, который стоял среди железнодорожников и, не обращая внимания на говорившего с трибуны, о чем-то горячо спорил. В зале переговаривались.

— Тихо, граждане! — к трибуне прошел Семенов-Булкин, — тихо! Внесу ясность: председатель Совета рабочих депутатов Коростелев за недозволенные… действия, так сказать, изолирован по распоряжению казачьего войскового правительства…

— Освободить! — крикнул кто-то из задних рядов.

— Какое же это заседание Совета без председателя?

Ленька увидел Бурчака-Абрамовича, пробиравшегося к президиуму:

— Что это за Совет, я спрашиваю?

Булкин как-то смущенно заморгал, наклонился к сидевшему в президиуме офицеру, пошептался и снова перекрыл шум:

— Я отвечу. Тише же, наконец! Я выполняю обязанности председателя… депутатам это хорошо известно… Хотя здесь, к сожалению, присутствует много посторонних…

— Разве могут быть посторонние на Совете? — громко спросил Бурчак-Абрамович, — разве рабочие и солдаты — посторонние?

— Это демагогия, — воспользовавшись тишиной бросил Семенов и продолжал. — Мы собрались по очень важному вопросу. В очень важный момент. Сегодня — главное. — это единение всех революционных сил. Забастовка железнодорожных мастерских парализовала хозяйственную жизнь города. Подстрекаемые большевиками, рабочие сами лишили себя куска хлеба.

— Пожалела кошка мышку! — выкрикнул рабочий, сидевший рядом с Ленькой на подоконнике. Но Семенов только брезгливо поморщился и продолжал:

— Наша задача сегодня — это убедить железнодорожников прекратить бессмысленную стачку. И я уверен, что мирным путем мы сможем добиться освобождения арестованных…

— Эка, как заливает соловей! — толкнул Леньку в бок рабочий и, вынув кисет, закурил. Ленька хотел было тоже закурить, но тут увидел, что Цвиллинг пробирается к трибуне. Он шел быстро, его торопливо пропускали, и около трибуны Цвиллинг словно взметнулся над толпой. Он ловко одернул гимнастерку и прервал Семенова на полуслове:

— Извините, но кажется, вы говорите слишком долго.

— Хватит болтовни! — крикнул Бурчак и тоже стал пробираться к трибуне.

— Это анархия! — взвизгнул Семенов и вытянул шею, — это бесчинство!

— Позор! — крикнул Ленькин сосед, — долой с трибуны!

— Малюта Скуратов! — закричали от дверей, — вы, Семенов, выполняете роль Малюты!

— Долой!

— Не надо нас уговаривать!

Сидевший в президиуме офицер дернулся, но его прижал за плечи подоспевший Бурчак. Он, добродушно улыбаясь, приподнял офицера и подтолкнул его в зал. Сам же спокойно сел в президиуме. Стукнул в звоночек. Встал:

— Ось це гарно будэ…

Семенов, теснимый Цвиллингом, отодвинулся и сошел с трибуны, сев в первом ряду. Он покраснел, что-то пытался сказать, но ему мешали шумевшие рядом депутаты.

— Товарищи! — Бурчак стукнул по столу. — Тише, товарищи! Слово — делегату Второго Всероссийского съезда Советов комиссару Цвиллингу!

Цвиллинг начал тихо. Зал замолк.

— Меньшевики показали свое лицо… Семенову-Булкину явно по душе Дутов. Уж не казачья ли форма не дает покоя меньшевикам?

В зале засмеялись. Кто-то крикнул:

— Заговорщики! Большевистские смутьяны!

— Нет, вы не правы, — Цвиллинг повернулся на голос, — нет, мы не заговорщики. Мы представляем законную власть — Советскую власть. От имени большевистской организации я предлагаю: во-первых, стачку продолжать!

— Верно! — крикнул Ленькин сосед и озорно подмигнул Леньке, — видал-миндал?

— …во-вторых, немедленно выпустить из тюрьмы арестованных товарищей; в-третьих, дутовцам признать Советскую власть и, в-четвертых, создать военно-революционный комитет…

— И арестовать Дутова! — загорячился Бурчак и снова перешел на украинский, — а то душа вже вся перекипела!

— Точно! — опять крикнул Ленькин сосед и, соскочив с подоконника, стал проталкиваться вперед. На его место уселся солдат. Он спросил Леньку:

— Башковитый этот-то, а? — он кивнул в сторону Цвиллинга. — Здорово отшил он Семенова!

— Советское правительство высказывается за мир и прекращение братоубийственной войны, — продолжал Цвиллинг. — Хватит лить кровь. Солдаты хотят мира. Советы говорят: вся земля принадлежит тем, кто ее обрабатывает.

— Видите: большевики проповедуют анархию в стране! — Семенов вскочил на стул, но стул подвернулся и Семенов упал, поднялся и завертел жилистой шеей. Все рассмеялись. А Ленька продолжал хохотать и тогда, корда все успокоились.

— Над вами смеются даже дети, — сощурил глаза Цвиллинг, — вам, конечно, не понять земельного вопроса.

— Казакам земля не нужна, — рявкнул кто-то из задних рядов.

— Неправда, — Цвиллинг сдвинул брови, — казаки разные есть: богатые, которые не желают делиться землей, и бедные, которые эту землю не раз удобрили своей кровью и потом…

— Верно!

— Нельзя оставаться на полпути!

— Советы должны править!

Зашумели. Затопали. Над головами потянулись струйки махорочного дыма. Ленька толкнул бородатого чернобрового солдата: дай-ка закурить. Свернул цигарку. И чего спорят: конечно, надо Дутову дать по шапке, освободить Коростелева, дядю Васю Мискинова и остальных.

— Итак, большинство за то, чтобы был выбран для подготовки и проведения восстания Военно-революционный комитет. Прошу называть кандидатуры…

И снова Ленька весело рассмеялся: Булкин закричал так, что зазвенели хрустальные подвески на люстре:

— Это самоубийство! У Дутова около 7000 хорошо вооруженных казаков. Ссориться с ним…

— Дутов, как контрреволюционер, поднявший руку на народную Советскую власть, — раздельно, чуть ли не по слогам проговорил Бурчак-Абрамович, — должен быть арестован. Итак, прошу называть кандидатов в исполком комитета.

Секунду стояла необычная тишина. Даже курить перестали. Потом сразу с нескольких сторон крикнули одну и ту же фамилию:

— Цвиллинг!

У Леньки почему-то сильно забилось сердце и то ли от едкого махорочного дыма, то ли еще отчего защипало глаза. Он поднялся на подоконник и через вытянутые руки увидел, как Цвиллинг встал и несколько раз одернул гимнастерку, он явно смутился. Это для Леньки было ново.

— Спасибо, товарищи, за доверие, — крикнул Самуил Моисеевич, — служу народу!

Захлопали. Зашумели. Задвигались. Стоявшие слева от президиума стали пробираться к дверям. Сквозь гам и стук донесся голос Булкина:

— Социалисты покидают заседание. Мы не можем идти на поводу у авантюристов! Мы не допустим гибели революции…

И тут Ленька не выдержал. Он вложил в рот пальцы особым, только форштадтским мальчишкам известным способом, и оглушительно свистнул. И неожиданно свист подхватили. Свистели все — молодые и старые, солдаты и рабочие.

* * *

За окном синела ноябрьская ночь. Было на улице тихо и глухо. И эта глухая тишина настораживала и беспокоила. Цвиллинг перегнулся через подоконник и бросил вниз окурок. Красная точка пролетела оба этажа и